Моя вселенная

Я слышала, как Дэвид говорил с кем-то по телефону. Затем он снова кому-то звонил и пытался кого-то в чем-то убедить. Звонили ему, и он в ответ спорил и сердился. Потом все стихло и наступила тишина. Сколько времени просидела в ванной, я не знала. Дэвид больше не просил меня выйти. За дверью было тихо. Я не знала, там ли Дэвид или он уже давно ушел. Лицо мое опухло, и глаза превратились в щелки. Умывшись холодной водой, сбросив одежду и надев ночную сорочку, я открыла дверь в спальню. Дэвид сидел на кровати и, когда я вошла, поднял голову. Я старалась на него не смотреть и, обойдя его, легла, натянув одеяло на голову. Дэвид не проронил ни слова, поправил одеяло, поцеловал меня в голову, как маленького ребенка, и вышел.

Спал Дэвид всегда обнаженным. Вот и сейчас, выйдя из ванной, он лег в постель рядом со мной, и я почувствовала его тело. Он поцеловал меня в шею. Я не шелохнулась, слезы текли по моим щекам, заливая нос, рот и левое ухо. Его рука заскользила по моему бедру вверх, поднимая шелк сорочки, обвила уже обнаженную ею мою талию и резким, но ласковым движением придвинула меня к себе ближе, а затем крепко прижала к себе. Дэвид сжимал меня так крепко, словно хотел оставить на мне свой отпечаток. Мы так и лежали, прижатые друг к другу, как одно целое. Я чувствовала его эрекцию, но продолжала лежать тихо. Молчал и он.

Я так и не поняла: спала я в ту ночь или нет, но за окном уже стало светло и, осторожно освободившись от рук Дэвид, села, облокотившись о спинку кровати. Я вновь и вновь смотрела на него спящего. Прядь волос упала ему на глаза. Я тихонько отвела ее в сторону. Дэвид не проснулся, и я еще раз провела рукой по нежной коже у виска. Прошлым утром он не брился, на подбородке появилась однодневная темная щетина. Меня всегда удивляло, что у светло-русого Дэвида, борода отрастала темная и густая, а ресницы не были такими темными, зато они были длинные и густые. Я провела пальцем по его губам, которые были плотно сжаты, словно он что-то обдумывал. Глядя на него, я понимала, как сильно люблю его, как он нужен мне. Я из-за всех сил хотела его запомнить таким красивым и любимым. Дэвид пошевелился, и я поспешно убрала руку. Он не должен знать, что я не хочу его отпускать, что, если он уйдет от меня, я не смогу жить. Но по-старому тоже уже не может быть. У меня появились чувства, которых я всегда страшилась. Во мне что-то сломалось, нет, даже не сломалось, а просто я стала другой. Лучше? Хуже? Не знаю, но другой, словно открылись неведомые шлюзы, и все, что во мне жило и зрело, хлынуло потоком. Мне стало страшно от мысли, что я его теряю. Слезы ручьем бежали по щекам, я смахнула.

7

– Все в порядке? – спросил меня самый дорогой мне человек на всем белом свете, когда, проснувшись, вошел в кухню, где я накрывала на стол к завтраку.

Я кивнула.

Он поцеловал меня в щеку и нахмурился, внимательно посмотрев на мое заплаканное лицо, но ничего не сказал. Правда, несложно было догадаться, о чем он подумал, а затем тихо утвердительно произнес:

– Ты плакала.

– Да, я плакала, – тоскливо отвернувшись, я уставилась в окно. От одной только мысли, что Дэвид может подумать, что я своими слезами хочу шантажировать его, меня начало снова тошнить.

– Нам не нужно больше встречаться. Я сегодня улетаю домой… – выпалила я и, удивившись, что это сказала, испугалась своих слов.

– Извини, не понял, – он, кажется, удивился не меньше моего.

Я молча покачала головой, не в силах была выдавить хоть слово. Дэвид не стал настаивать на ответе и сел за стол. Я налила ему и себе в чашки кофе и села напротив него. Все как и всегда, но совсем по-другому. Внутри тебя стоит ком, а ты продолжаешь делать обычные вещи. Страшно. Я чувствовала себя обреченной и несчастной. У меня было желание броситься в ноги Дэвида, обнять их и умолять его не уходить, остаться со мной… Сердце болело, в висках стучала кровь, а я чувствовала, что в любую минуту может начаться истерика. Но я не бросилась ему в ноги, не стала умолять остаться со мной. Я оцепенела, понимая, что на меня надвигается что-то страшное и неизбежное и оно сейчас рухнет на меня. Умом я знаю, что ничего не могу сделать, не смогу этому помешать. И я просто ждала, когда это случится, и не хотела жить. Это ужасное чувство, и мне еще не раз придется его испытать. И каждый раз я мысленно буду себя спрашивать: «Почему я тогда не умерла?»

Дэвид потянулся через стол и попытался взять меня за руку, но я ее убрала. Тишина висела в воздухе осязаемыми сгустками боли, тоски и неизбежности. Она уселась с нами за стол и продолжала заполнять собой все уголки кухни. Это было ужасным ужасом и болью, и мне хотелось кричать, чтобы разорвать ее пелену, но неизбежность на то и неизбежность, что ее нельзя прогнать прочь и мы оба молчали, потому что в эту ночь каждый из нас принял решение, и оно у нас было одинаковым. Размешивая ложкой сахар, Дэвид, не поднимая от чашки головы, тихо сказал:

– Может быть, ты и права.

То, что я права, мы знали оба. Но я продолжала хранить молчание.