Моя вторая мама (др. вар.)

– Ну, если вы не хотите этого сделать, уйду я. Столкнувшись в дверях с разгневанной Даниэлой и оценив метким взглядом ситуацию, Джина ехидно улыбнулась:

– Это так волнующе, когда двое мужчин дерутся из-за одной женщины!

Куда же вы, постойте! – пыталась она остановить устремившихся к выходу мужчин. Но ей это не удалось.

– Оба от тебя без ума, а ты от этого в восторге! – беспристрастно констатировала ситуацию Джина. – Тебе это не кажется?

– Ну, что ты говоришь! Обвиняешь меня в том, что я играю на их чувствах? Ты ошибаешься!

– Нет, дорогая! – смягчилась Джина, возвращаясь вместе с Даниэлой к ее рабочему столу. – Я совсем не то хотела сказать. Ведь иногда неплохо и поиграть. А? Пусть проклятые мужики пострадают, они это заслужили! – погрозила она кулаком вслед ушедшим, имея в виду, конечно, не только этих двух, а прежде всего, своего "Пиноккио".

Она испытывала непреклонность Филипе новым приемом: время от времени посылала ему в контору роскошные букеты с короткими остроумными записками, доставляющими великую радость Херардо. Джина улыбнулась:

– И смех, и грех! Я прихожу домой, а он сидит, надувшись, за газетой, и делает вид, что меня нет. А когда дети спрашивают его, когда же он поженится снова на маме, – срывается и бежит в спальню. Знаешь, он меня боится.

Даниэла невольно засмеялась, представив картину, нарисованную подругой. – Ты смеешься, а я говорю, что снова завоюю Филипе! Он будет умирать от любви, ко мне, богине. И я в восторге от этого.

Глава 59

Вечером Джина снова была у себя в доме и со смехом возилась с детьми, не обращая внимание на насупленного Филипе.

– Если ты недоволен, что я пришла сюда, тебе придется потерпеть, цыпленочек, – Джина, как ни в чем не бывало, потрепала его по щеке.

– Я лучше уйду к себе в спальню.., – Филипе боком обходил ее, норовя скрыться с глаз, долой.

– Ты что, боишься меня, цыпленочек?.. Тут в диалог вступили дети:

– Останься с нами, папочка!

Им вторила Джина, загородив Филипе дорогу.

– Мы могли бы поговорить, как раньше...

– Как раньше, – повысил голос Филипе, – как раньше уже не может быть, не забывайте.

– Но все ведь может вернуться, – нежно глядя на него и детей, ворковала Джина. – У богинь такое бывает...

– Хватит говорить глупости. Какая муха тебя укусила?

– Эта муха, цыпленочек, зовется любовью.

– Любовь? – брови Филипе удивленно поползли вверх. – Любовь, говоришь?

Ну, тогда это не муха, а африканская пчела. Слушай, Джина, не испытывай мое терпение. И снова, перебивая друг друга, вмешались дети, не понимая, всерьез идет разговор между родителями или они шутят.

– Поцелуйтесь, ну, поцелуйтесь же!.. Мама, папа!..

– Придется им уступить, – приближаясь к Филипе, протянула руку Джина.

Но Филипе пятился назад, глядя на нее как кролик на удава, лепеча невнятно:

– Я еще не сошел с ума! Не сошел!

– Целуйтесь же, целуйтесь! – кричали дети, превращая все это в игру, но видя, что родителя не внемлют им, льнули к Джине.

– Ничего не вышло, мама, – грустно говорила дочь.

– Не вышло, говорите? Ну, ничего, ведь мы на правильном пути...

* * *

Херардо принимал к сердцу все, происходящее в семье друга. Филипе рассказал ему о вчерашнем визите жены:

– Она была такая странная и все хотела во что бы то ни стало поцеловаться со мной... Сумасшедшая. Мало того, пришла в дом, зная, что я не хочу ее видеть... Надеется на прощение, но пусть на меня не рассчитывает.

Через несколько дней, придя в контору, Филипе обнаружил на столе очередной роскошный букет роз. Рядом стоял смеющийся Херардо и протягивал ему записочку. Филипе в сердцах развернул ее: "Ты настоящий мужчина, – вслух прочел он слова, выведенные скачущим почерком бывшей жены. – Я люблю тебя, мой Пиноккио, не будь таким жестоким, я не могу без тебя".

Херардо расхохотался.

– В этом нет ничего смешного! – обиделся неожиданно Филипе и, скомкав записку, сунул ее в карман. – Давай лучше займемся разводом Моники.

– Можно? – в дверях стояла улыбающаяся Моника в сопровождении Лало и Фико.

Они тщательно сформулировали обоснование, нашли точные подкрепления ситуации в законодательных актах. И вдруг под окнами офиса послышались звуки музыки. Они оторвались от бумаг. Чтобы в разгар рабочего дня на улице большого города пели... серенаду?.. Странно, в такое время...

Наверное, какой-нибудь сумасшедший. Или сумасшедшая, высказал предположение Филипе. Фико выглянул в окно: музыканты и какая-то женщина – за зеленью деревьев не рассмотреть.

– Постойте, – в голосе Фико было удивление. – Эта женщина... Джина.

Она, она поет серенаду для Филипе!..

Пусть моя жизнь скорее б прошла...
Зачем мне она такая нужна ?
Бедная я, бедная я, бедная я.

И все музыканты подхватили:

Ах, сердце мое...

И снова голос Джины усердно выводил:

Из-за нашей несчастной любви
Плачет сердце слезами кровавыми..
Ранил душу смятенную ты
И обрек ты ее на страдания.

Музыканты проникновенно, вторя солистке: