Моя жизнь

В 1979 году, в первый год моей работы на посту губернатора и через десять лет после матча, я выступал перед учениками средней школы в Берривилле, находящемся примерно в часе езды к востоку от Фейетвилла, и один из них спросил, действительно ли я сидел на том дереве. Когда же я поинтересовался, кто еще слышал об этом, руки подняли половина учеников и три четверти учителей. В 1983 году, через четырнадцать лет после матча, я приехал в Тонтитаун, небольшой поселок к северу от Фейетвилла, чтобы вручить корону королеве проводящегося ежегодно Виноградного фестиваля. После торжественной процедуры эта шестнадцатилетняя девушка посмотрела на меня и сказала: «А правда, что вы залезли на дерево нагишом, протестуя против президента Никсона и войны?» Когда я ответил отрицательно, она воскликнула: «Как жаль! А ведь именно поэтому я всегда вас поддерживала!» Хотя со временем эта история не забылась и даже обросла подробностями — вот я уже и лишился в ней одежды, — всему когда-то приходит конец. Вскоре издававшаяся в Фейетвилле одна чрезвычайно либеральная еженедельная газета под названием The Grapevine похоронила эту старую безумную байку, рассказав историю настоящего участника тех событий и даже опубликовав его фотографию на дереве. Автор статьи добавил также, что в юности губернатор Клинтон был слишком «благовоспитанным» для подобных выходок.

Тот давний футбольный матч позволил мне получить удовольствие от спорта, который я любил, и почувствовать близость к дому. Как раз тогда я начал читать книгу Томаса Вулфа «Тебе не вернуться домой» (You Can’t Go Ноте Again) и опасался, как бы такое не случилось со мной. В действительности я уже был готов еще больше отдалиться от дома, причем во многих смыслах.

В конце первой недели декабря, во время продолжительных зимних каникул, я отправился в сорокадневное путешествие, в ходе которого мне предстояло побывать в Амстердаме, откуда через скандинавские страны добраться до России, после чего, через Прагу и Мюнхен, вернуться назад в Оксфорд. Эта поездка была и до сих пор остается самой долгой в моей жизни.

В Амстердам я приехал вместе с моей подругой художницей Эме Готье. Улицы города с множеством очаровательных магазинчиков были украшены светящимися рождественскими гирляндами. В знаменитом квартале красных фонарей проститутки совершенно легально выставляли себя напоказ в окнах своих заведений. Эме в шутку поинтересовалась, не хочется ли мне зайти в одно из этих мест, но я отказался.

Мы посетили самые известные соборы, посмотрели полотна Ван Гога в Муниципальном музее, Вермера и Рембрандта — в Рейксмюсеуме. Когда подошло время закрытия музея, нас попросили покинуть это прекрасное старинное здание. Я пошел в раздевалку, чтобы забрать наши пальто. В очереди передо мной стоял всего один человек. Когда он обернулся, я оказался лицом к лицу с Рудольфом Нуриевым. Мы перекинулись несколькими словами, и он пригласил меня пойти куда-нибудь выпить чашку чая. Я знал, что Эме с радостью приняла бы это приглашение, однако заметил у выхода красивого молодого человека с хмурым лицом, который нетерпеливо вышагивал взад-вперед, явно дожидаясь Нуриева, и отказался. Много лет спустя, когда я уже был губернатором, мы с Нуриевым оказались в одном отеле в Тайбэе, на Тайване. На этот раз в один из вечеров нам наконец удалось посидеть вместе за чашкой чая. Однако он не вспомнил нашей первой встречи.

В Амстердаме я простился с Эме, которая возвращалась домой, и отправился поездом в Копенганен, Осло, а потом в Стокгольм. На границе между Норвегией и Швецией меня чуть не высадили.

На крошечном полустанке пограничники проверяли багаж у всех молодых людей, надеясь найти в нем наркотики. В моем чемодане они обнаружили запас таблеток от простуды и аллергии «Контак», которые я вез своему другу в Москве. «Контак» был относительно новым препаратом и по каким-то причинам пока не входил в перечень разрешенных лекарств, утвержденный правительством Швеции. Я попытался объяснить, что это просто средство от простуды, свободно продающееся в американских аптеках и не обладающее какими-либо наркотическими свойствами. Таблетки все же конфисковали, но по крайней мере меня самого не выбросили за перевозку наркотиков в заснеженной пустыне, где я вполне мог бы превратиться в ледяную скульптуру и простоять так до самой весны.