Моя жизнь

Оставшуюся часть 1981 года я провел в поездках по штату и переговорах. Демократы хотели сместить Фрэнка Уайта, и большинство моих прежних сторонников были готовы поддержать мою кандидатуру на очередных выборах. Особый интерес к моей персоне проявили два человека, страстно любившие политику и наш штат. Морису Смиту принадлежала ферма в двенадцать тысяч акров и банк в небольшом городке Бердай. Этот невысокого роста шестидесятилетний худой мужчина с угловатым лицом обладал глубоким скрипучим голосом, которым он весьма успешно пользовался. Морис был чертовски умен и очень добродушен. Он давно принимал активное участие в политической жизни Арканзаса и, как и все члены его семьи, относился к группе прогрессивных демократов. Смит не был расистом или снобом, он поддерживал мою программу строительства шоссейных дорог и реформу системы образования. Морис хотел, чтобы я снова выставил свою кандидатуру, и был готов взять на себя заботы по сбору средств на проведение предвыборной кампании и налаживанию связей с влиятельными и уважаемыми людьми, которые еще не относились к числу моих сторонников. Самой внушительной его «добычей» оказался Джордж Келл, когда-то настолько хорошо игравший за бейсбольную команду «Детройт Тайгере», что попал в ее Галерею славы; кроме того, он работал радиокомментатором на матчах «Тайгере». На протяжении всей своей спортивной карьеры Келл жил в своем доме в Свифтоне, небольшом городке на северо-востоке Арканзаса. Он был местной легендой и имел много поклонников по всему штату. После того как мы познакомились, он согласился стать казначеем моей избирательной кампании.

Помощь Мориса обеспечила нам столь необходимую активную поддержку: ведь в Арканзасе еще ни одному губернатору не удавалось вторично занять должность после проигрыша на выборах, хотя сделать это пробовали многие. Но он был не просто моим сторонником. Морис стал мне другом, доверенным лицом и советчиком. Я полностью на него полагался. Он был для меня вторым отцом и старшим братом. Морис принимал участие во всех кампаниях, которые я проводил в Арканзасе, и в работе администрации губернатора. Морис любил в политике игру интересов, и потому ему прекрасно удавалось проводить мои программы в Законодательном собрании. Он знал, когда следует бороться, а когда договариваться, и избавил меня от многих ошибок, которые я совершил во время моего первого срока. К тому времени, когда я стал президентом, у Мориса ухудшилось здоровье. Как-то раз мы с ним провели счастливый вечер в гостиной на третьем этаже Белого дома, предаваясь воспоминаниям о прожитых годах.

Я больше не встречал человека, которого бы любил и уважал так, как Мориса Смита. За несколько недель до его смерти Хиллари приезжала в Арканзас навестить его в больнице. Вернувшись в Белый дом, она посмотрела на меня и сказала: «Я очень люблю этого человека». В последнюю неделю его жизни мы пару раз разговаривали по телефону. Он чувствовал, что вряд ли выйдет из больницы, и сказал: «Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тем, что мы с тобой сделали, и очень тебя люблю». Я еще ни разу не слышал от него таких слов.

Когда в 1998 году Морис умер, я поехал домой, чтобы произнести речь на его похоронах, хотя у меня, как у президента, было очень много обязанностей. По дороге в Арканзас я думал обо всем, что он для меня сделал. Морис был финансовым директором всех моих избирательных кампаний, распорядителем на каждой инаугурации, руководителем аппарата, членом совета попечителей университета, главой Департамента шоссейных дорог, главным защитником интересов инвалидов в Законодательном собрании (этим особенно гордилась его супруга Джейн). Но больше всего мне запомнился день после моего проигрыша на выборах в 1980 году, когда мы с Хиллари и Челси принимали гостей на лужайке перед резиденцией губернатора. Я стоял, согнувшись под тяжестью поражения. Ко мне подошел невысокий мужчина, положил руку на плечо, посмотрел в глаза и непередаваемым надтреснутым голосом сказал: «Все хорошо. Мы вернемся». Мне до сих пор не хватает Мориса Смита.