Моя жизнь

Тридцатого сентября закончился налоговый год, а бюджет все еще не был принят. Целый месяц, в свободное от решения боснийских и ближневосточных проблем время, я разъезжал по стране, разъясняя опасность предложенного республиканцами сокращения программ «Медикэр» и «Медикэйд», бесплатного питания для малоимущих, образовательных кредитов для студентов, волонтерской программы «Америкорпс», экологических программ и отказа от предложенного нами увеличения численности полицейских на 100 тысяч человек. Республиканцы предлагали даже уменьшить налоговые льготы для наемных работников, в результате чего увеличились бы налоги работающих семей с невысоким доходом. Одновременно они стремились снизить налоги для наиболее обеспеченных американцев. Практически на каждой встрече я указывал, что наши разногласия связаны не с тем, что мы выступаем против ликвидации бюджетного дефицита и сокращения необязательных правительственных расходов, а с нашими позициями в отношении того, как этого добиться. Предметом дискуссии был также вопрос о том, какие обязанности в интересах всего общества должно взять на себя федеральное правительство.

В ответ на мои атаки Ньют Гингрич заявил, что, если я наложу вето на бюджетные законопроекты республиканцев, он откажется повысить предел государственного долга и, таким образом, сделает Соединенные Штаты банкротом. Повышение предела государственного долга было чисто технической процедурой, которая служила подтверждением очевидного факта: до тех пор, пока у Америки будет сохраняться бюджетный дефицит, государственный долг с каждым годом будет продолжать расти, а правительство — выпускать новые ценные бумаги для его покрытия. Повышение лимита просто-напросто давало Министерству финансов на это полномочия. Пока демократы имели большинство в Конгрессе, республиканцы могли спокойно голосовать против повышения предела государственного долга, делая вид, что в возникновении необходимости его увеличения нет никакой их заслуги. Однако многие республиканцы в Палате представителей никогда не голосовали за повышение лимита долга и не собирались этого делать, поэтому я очень серьезно отнесся к угрозе Гингрича.

Если Америка не сможет выполнить свои долговые обязательства, последствия будут очень серьезными. За два с лишним столетия Соединенные Штаты ни разу не отказывались выплачивать свои долги. Дефолт мог поколебать уверенность инвесторов в нашей надежности. Развязка приближалась, и невозможно было отрицать, что у Ньюта имелся сильнейший козырь, однако я не собирался поддаваться шантажу. Если он все же решится исполнить свою угрозу, то, несомненно, пострадает и сам. Дефолт мог привести к росту учетных ставок, а даже небольшое такое увеличение привело бы к выплате дополнительных сотен миллиардов долларов по ипотечным кредитам. Десять миллионов американцев приобрели дома в кредит на условиях плавающей процентной ставки, привязанной к федеральным учетным ставкам. Если Конгресс не повысит предел государственного долга, людям вдобавок к своим ежемесячным платежам по ипотечным кредитам придется платить то, что Ал Гор назвал «доплатой Гингрича». Республиканцам стоило хорошо подумать, прежде чем провоцировать дефолт в Америке.

В начале октября в Америку снова приехал Папа Римский, и мы с Хиллари отправились на встречу с ним в Ньюарк, в величественный собор, построенный в готическом стиле. Как и во время встреч в Денвере и Ватикане, мы беседовали с Его Святейшеством с глазу на глаз и в основном говорили о Боснии. Папа одобрил наши усилия, направленные на достижение мира, и высказал мысль, которая мне запомнилась: он сказал, что XX столетие началось с войны, причиной которой были события в Сараево, и я не должен допустить, чтобы оно закончилось еще одной войной в Сараево.

После нашей встречи Папа дал мне хороший политический урок. Во-первых, из собора он отправился в церковь, пару миль до собора проехав в своем «папамобиле» с крышей из прозрачного пуленепробиваемого стекла, и по дороге махал рукой толпе, собравшейся на улице, чтобы его приветствовать. К тому времени, когда он добрался до церкви, люди, пришедшие на встречу с ним, уже заняли свои места. Мы с Хиллари сидели на передней скамье вместе с местными и федеральными руководителями и видными католиками из штата Нью-Джерси. Массивные дубовые двери распахнулись, и появился Папа в своем великолепном белом облачении и тиаре. Прихожане встали и начали аплодировать. Когда Папа пошел по проходу, простирая руки, чтобы до них могли дотронуться люди по обе стороны от прохода, аплодисменты переросли в овацию. Я обратил внимание на группу монахинь, которые, встав на скамью, визжали, как девочки-подростки на рок-концерте. Когда я спросил о них у своего соседа, тот объяснил, что монахини принадлежали к ордену кармелиток, члены которого живут в полной изоляции от общества. Папа же дал им разрешение прибыть в собор. Он прекрасно знал, как воодушевить толпу. Я только покачал головой и сказал: «Не хотел бы я соперничать на выборах с таким человеком».