Моя жизнь

У нас в мастерских работало несколько ссыльных инженеров, они были подчинены малограмотному механику, пропадали с тоски и манкировали работой. Я возмущалась этим: взялся – значит, работай. Но был там один инженер Кужма. У него голова работала – он не мог не изобретать. Изобрел ракетный катер, который мог ходить по очень мелким рекам. Долго сопротивлялись тому, чтобы изготовить образец. Механик считал это глупостью и не хотел выписывать материалы. Главный инженер сплавной конторы со специальным образованием кое-что понимал, и по его настоянию сделал Кужма образец, который был испытан и оказался очень необходимой вещью при сплавных работах на мелких реках. И вот статья в газете, поздравлен начальник мехмастерских, фотография, где сияющий механик стоит к катеру ближе всех, а Кужмы-то и нет. Что было дальше с катером, я не знаю, уехала. Относительно сносно жили врачи. Отношение к ним и доверие со стороны населения были прекрасными. Только однажды в родильный дом поступила беременная молодая женщина, она была несмелой, боялась всех беспокоить. Но наконец начала кричать. Ей сестра говорит: «Терпи, все терпят». Покричала она сутки. Окружающие женщины видят, что дело плохо. Вызвали врача. Врач, она же заведующая роддомом, она же партийный деятель, собралась подойти к больной нескоро. Когда посмотрели, перепугались, вызвали хирурга из больницы. Это был ссыльный лет сорока человек[127]. Его очень уважали в городе и ценили как хорошего врача. Он посмотрел и отказался делать кесарево сечение. Ребенок уже был мертв. И больная умирала. Тогда, чтобы снять с себя ответственность, заведующая роддомом привлекла к уголовной ответственности этого хирурга «за неоказание помощи». Она рассчитывала на свое влияние и на то, что «враг народа» всегда виноват. Суд состоялся. Зал был полон, лестница на второй этаж была битком набита, площадь перед судом была полна народа. Я даже не подозревала, что в Енисейске так много народа, все женщины. Угрожающее молчание толпы, враждебное к заведующей роддомом, как потом говорили, повлияло на суд. Хирурга оправдали. И вот эта огромная толпа провожала его до дома. Дело не носило политического характера: суд мог судить по справедливости.

Были у нас московские знакомые – Сергей Митрофанович Дубровский и его жена Берта Борисовна Граве. Оба историки. Он – доктор, профессор. Аграрные движения в России – его специальность[128]. У Берты была книга, что-то о Государственной Думе[129]. Идеологический фронт. Сначала они прибились к местному музею. Но райком счел недопустимым – враги народа на идеологии. Но жить надо. Около музея была какая-то интеллигенция: кто-то хотел защитить кандидатскую диссертацию. Вот тут в качестве подпольного руководителя (вернее, писал эту диссертацию) был Сергей Митрофанович. И получал с этой дамы деньги. Берта тоже брала на дом там работу и тоже нелегально. В общем, деньги были, но надо было прежде всего иметь жилище. Они жили в двух маленьких клетушках. В одной они спали, в другой была кухня. Около их кровати в ногах стояли до потолка клетки с курами и цыплятами. Запах был невыносимый. Петушки пели, когда им положено природой петь: в полночь, на заре и т. д. Будили супругов все время. В кухне около кухонного (он же столовый) стола жила огромная свиноматка. Когда они сидели за столом, она клала голову на один конец стола и с любопытством смотрела, как они едят. Стояла едкая вонь. Они были очень гостеприимные, всегда угощали, но есть было немыслимо. Так они жили, так боролись за существование. Но они были вместе и были счастливы. Я не помню, писала я о них или нет. Повторю еще раз. Его взяли в 32‐м году. Она осталась работать, где работала, и думала, что там всяких беспартийных жен берут, а она сама по себе деятель. Прошло пять лет. По работе ей надо было засекретиться. Она и подала об этом заявление. Стали ее проверять соответствующие органы и обнаружили, что у нее есть приговор на десять лет лагерей, а ордер на арест лежит в бумагах нереализованный. Скандал! Надо исправлять «ошибку». Посадили нашу Берту в лагерь на десять лет. Поэтому, когда Сергей Митрофанович освободился через свои десять лет, он еще ждал ее освобождения пять лет. Они не виделись пятнадцать лет. Теперь были, наконец, вместе и были счастливы. Они освободились раньше нас на несколько месяцев, их при первой возможности выручила академик Панкратова. А пока что они, тоже «вечные поселенцы», строили дом. Деньги тратили только на материалы, а все остальное делали сами, только тяжелые вещи, такие как бревна, поднимать им помогали. Помню, как я однажды подошла к их дому, очень высокому, то ли двухэтажному, то ли на сваях (не помню), только на крыше сидел Сергей Митрофанович и крыл тесом крышу, а доски снизу подавала Берта. Родственники им посылали посылки. Жили они по тем временам безбедно. Другие ссыльные устраивались в больницу, в роддом уборщицами, нянями, сестрами, в пошивочную мастерскую.