Моя жизнь

Теперь о детях. Когда мы приехали, мы знали, что есть советская школа. Но нам показалось глупым, чтобы дети говорили и учились по-русски, живя во Франции, и Леня пошел в городскую соседнюю школу, где Леньку немедленно приняли. Выдали бесплатно учебники, взяли за горячие завтраки какие-то немыслимые гроши как с иностранцев (своим бесплатно). Ленька среди французов выделялся ростом и силой. Немедленно взял под защиту какого-то малыша слабенького, которого обижали. Тот от него не отходил ни на шаг во время перемен. Подходит к Леньке мальчуган тоже лет десяти и говорит: «Я фашист, а ты – я знаю – коммунист, давай дружить». Преподавание было самое примитивное. Например, историю учили так. Задавали две страницы учебника учить наизусть. Леньке было трудно из‐за языка. Но зато болтал по-французски с каждым днем свободнее. Прошло десять дней, в торгпредстве узнали, и все захотели отдать своих детей во французские школы. Вызвали моего дорогого в партком и велели вернуть сына в лоно советской школы. Она находилась на самом верхнем этаже торгпредства. Преподавали там жены специалистов, которые к педагогике не имели никакого отношения. Ленька в такой обстановке совершенно растерялся. Например, он должен был отвечать по естествознанию: что такое кошка? Это животное с четырьмя ногами, круглой головой и длинным хвостом. До сих пор помню. Ему стали ставить плохие отметки. Я пошла к заведующей и сказала: «Видимо, здесь очень способные дети. Мой сын в Москве был отличником, а здесь чуть ли за недоразвитого считается». Леня стал получать пятерки. Какой же французский язык? Оля – немного в госпитале, Леня – немного во французской школе. Остальное на уроках французского языка, который преподавала тоже одна из наших. Но ничего не поделаешь! Олечке не было семи лет, но ее приняли в подготовительный класс, так как дома ее не с кем было оставить. Ландлеры жили в том же доме или рядом. У них была дочка Мария из третьего класса. Она заходила за ребятами, и эта троица шла через самые населенные места Парижа с улицы Клиши через площадь Мадлен до торгпредства на улице де ля Виль Левек. Тогда было правило: идут дети – ажан[84] в крылатке поднимает белую палочку. И дети шли спокойно. Обратно из школы они покупали разные леденцы, жареные каштаны, заходили в дневные кино, смотрели по два сеанса Микки-Мауса (похождения мышонка), словом, наслаждались жизнью. Трудились все. Однажды в стенгазете, выпущенной к какому-то празднику, была статья: «Гинцбурги разорили местком». Дальше перечислены премии: Олечке – книга, Ленечке – книга, Лене большому и мне – тоже какие-то премии. Летом детей вывозили из Парижа, так как дышать было нечем.

С улицы Клиши мы переехали в Порт-Отей около Булонского леса. Там была пустая квартира. Нам из торгпредства дали колченогие кровати, стол, несколько стульев. Но воздух был лучше. Одно лето детей отправили со школой в Нормандию на море. Приехали мы навестить своих детей. Они были все на берегу на прогулке. Дети играли в песке. Ищу свою дочь, ищу вокруг, вдруг вижу: на берег набегают большие пенистые волны. Недалеко от берега стоит наша Олечка спиной к волнам, съежившись, и с наслаждением ждет, когда ее ударит волна. У меня помертвело все внутри. Волна отходит, появляется Олечка, отфыркивается, хохочет и снова встает в позицию, ожидая следующую волну. Услышав мой вопль, она мчится навстречу – веселая, мокрая – с воплями радости. Ленька спокойный – радуется сдержанно. Здесь мы только и видели деревенских французов, пока ждали поезда. Нас угощали на клетчатой скатерти креветками, яблочным сидром.