Моя жизнь

Кампания в Кхеде закончилась совершенно неожиданно. Было ясно, что

население напрягает последние силы, и я колебался, стоит ли доводить до

полного разорения тех, кто остался непреклонным. Я старался найти приемлемый

для сатьяграха способ окончания борьбы. Выход нашелся совершенно неожиданно.

Мамлатдар из талуки Надиада сообщил мне, что если более состоятельные

патидары уплатят подати, беднякам предоставят отсрочку. Я потребовал

письменного подтверждения и получил его. Но каждый мамлатдар отвечал лишь за

свою талуку, и я просил коллектора (он был ответствен за дистрикт в целом) подтвердить, что заявление мамлатдара действительно относится ко всему

дистрикту. Он заверил меня, что распоряжение об отсрочке на условиях, о

которых говорилось в письме мамлатдара, уже дано. Мне это было неизвестно, но если дело обстояло именно так, то взятое на себя крестьянами

обязательство было выполнено. Мы добивались, как я говорил, чтобы плату

внесли только состоятельные, - так что вполне можно было удовлетвориться

этим распоряжением.

Тем не менее такой конец не особенно порадовал меня. Тут не было

милосердия, которым должна увенчиваться каждая кампания сатьяграхи.

Коллектор действовал так, как будто не имел понятия о соглашении. Бедняки

должны были получить отсрочку, но едва ли от этого кто-нибудь выиграл. Право

определять, кто беден, принадлежало населению, но народ был не в состоянии

воспользоваться им. Я был опечален, что у крестьян не нашлось сил

воспользоваться этим правом. Несмотря на все это, конец кампании был

отпразднован как триумф сатьяграхи. Однако я не испытал чувства

удовлетворения, так как не было полного успеха.

Кампания сатьяграхи только тогда может считаться успешной, когда

сатьяграхи выходят из нее более сильными и убежденными, чем в начале борьбы.

Кампания, однако, имела и косвенные положительные результаты. Плоды ее мы

пожинаем и по сей день. Сатьяграха в Кхеде знаменует собой пробуждение

крестьян Гуджарата, начало их настоящего политического воспитания.

Блестящая агитация д-ра Безант за самоуправление Индии, несомненно, затронула и крестьян, но только кампания в Кхеде побудила общественных

деятелей-интеллигентов войти в соприкосновение с действительной жизнью

крестьян, научила отождествлять себя с крестьянами. Эти деятели нашли здесь

достойное применение своим силам, и их готовность к самопожертвованию

благодаря этому возросла. То, что Валлабхаи нашел себя в этой кампании, само

по себе уже не малое достижение. Мы смогли особенно оценить это лишь в

прошлом году во время борьбы с наводнением и во время сатьяграхи в Бардоли в

этом году. Пульс общественной жизни Гуджарата стал более энергичным.

Крестьянин-патидар раз навсегда осознал свою силу. Полученный урок навсегда

запечатлелся в общественном сознании: спасение народа зависит от него

самого, от его готовности страдать и жертвовать собой. Благодаря кампании в

Кхеде движение сатьяграхи пустило глубокие корни в Гуджарате.

В то время как я не видел никаких оснований приходить в восторг по поводу

прекращения сатьяграхи, крестьяне Кхеды буквально ликовали. Они знали, что

достигнутые результаты соответствовали затраченным ими усилиям, и поняли, что они обрели верный способ добиться выполнения своих требований. Сознания

этого было достаточно для оправдания их ликования.

Все же крестьяне Кхеды не вполне поняли внутреннее значение сатьяграхи.

Они познали это позже, как увидим в следующих главах, на собственном горьком

опыте.

XXVI. СТРЕМЛЕНИЕ К ЕДИНСТВУ

Когда началась кампания в Кхеде, в Европе все еще шла смертоносная война.

Положение было весьма критическим, и вице-король пригласил различных лидеров

в Дели на военную конференцию. Я также получил приглашение. Я уже упоминал о

своих дружеских отношениях с вице-королем лордом Челмсфордом.

В ответ на приглашение я выехал в Дели У меня, однако, были некоторые

возражения против участия в конференции, и одним из главных мотивов было

отсутствие на ней таких лидеров, как братья Али. В то время они сидели в

тюрьме. Я виделся с ними всего раза два, но слыхал о них очень много. Все

очень хорошо отзывались об их работе и о проявленном ими мужестве. Я не был

еще хорошо знаком с Хакимом Сахибом, но патрон Рудра и Динабандху Эндрюс

весьма лестно отзывались о нем. С м-ром Шуайбом Куреши и м-ром Хваджа я

встречался в Мусульманской лиге в Калькутте. Я познакомился также с д-ром

Ансари и д-ром Абдур Рахманом, стараясь подружиться с добрыми мусульманами.

Завязывая знакомства с лучшими и наиболее патриотически настроенными

представителями мусульман, я надеялся постичь дух мусульманства и поэтому

всегда охотно шел куда угодно, чтобы встретиться с ними.

Еще в Южной Африке мне стало совершенно ясно, что между мусульманами и

индусами нет искренней дружбы. Я никогда не упускал случая устранить

препятствия на пути к их единению. Однако не в моем характере было

располагать кого-либо к себе лестью или ценой унижения собственного

достоинства. Работа в Южной Африке убедила меня в том, что именно в вопросе

индусско-мусульманского единства моя ахимса подвергнется самому серьезному