Моя жизнь

Ответ был достаточно ясен и, возможно, заслужен. Но эгоизм слеп. Я

продолжал говорить. Сахиб встал и сказал:

- Теперь идите.

- Но, пожалуйста, выслушайте меня, - сказал я.

Это его еще больше рассердило. Он позвал слугу и приказал меня вывести.

Когда вошел слуга, я все еще медлил, тогда тот взял меня за плечи и вытолкал

за дверь.

Сахиб и его слуга вернулись в дом. Я рвал и метал. Тотчас же я послал

сахибу записку следующего содержания: "Вы оскорбили меня. Ваш слуга по

вашему приказу учинил надо мной насилие. Если вы не извинитесь, мне придется

обратиться в суд".

Слуга тотчас принес ответ: "Вы вели себя нагло. Я просил вас уйти, но вы

не уходили. Мне ничего не оставалось, как приказать слуге вывести вас. Вы не

ушли даже, когда он попросил вас выйти. Поэтому он должен был применить

силу, чтобы выгнать вас. Можете обращаться в суд, если вам угодно".

С этим ответом в кармане, удрученный, я вернулся домой и рассказал брату о

случившемся. Он был огорчен, растерян и не знал, как меня утешить. Он

посоветовался со своими приятелями-вакилами, так как я не знал, как

возбудить дело против сахиба. В это время в Раджкоте случайно находился

Фирузшах Мехта, приехавший из Бомбея по какому-то делу. Но разве мог такой

молодой адвокат, как я, осмелиться пойти к нему? Поэтому все бумаги по этому

делу я переслал ему через вакила, который пригласил его, и просил дать

совет. "Передайте Ганди, - ответил он, - что подобные истории - удел многих

вакилов и адвокатов. Он недавно приехал из Англии и горяч. Он не знает

английских чиновников. Если он не хочет нажить себе неприятностей, пусть

порвет письмо и примирится с оскорблением. Он ничего не выиграет от подачи в

суд на сахиба, а, напротив, очень возможно, погубит себя. Скажите ему, что

он еще не знает жизни".

Совет этот был для меня горек, как отрава, но я все же проглотил его. Я

стерпел обиду, но извлек из всего этого и пользу. "Никогда больше не

поставлю себя в такое ложное положение, никогда не буду пытаться

использовать подобным образом свои знакомства", - решил я и с тех пор ни

разу не отступал от этого правила. Этот удар оказал влияние на всю мою

дальнейшую жизнь.

V. СБОРЫ В ЮЖНУЮ АФРИКУ

Я был, конечно, неправ, что пошел к чиновнику. Но моя ошибка не шла ни в

какое сравнение с его раздражительностью и необузданным гневом. Я не

заслуживал того, чтобы меня выгоняли. Едва ли я отнял у него больше пяти

минут. Ему просто не хватило терпения выслушать меня. Он мог бы вежливо

попросить меня уйти, но власть слишком опьянила его. Позже я узнал, что

терпение вообще не входит в число добродетелей этого чиновника. Оскорблять

посетителей было его обыкновением. Малейшее недоразумение, как правило, выводило сахиба из себя.

В тот период я, естественно, работал большей частью в его суде. Но

примириться с сахибом было свыше моих сил. Я не желал перед ним заискивать.

Однажды пригрозив ему судом, я уже не мог молчать.

Тем временем я начал понемногу разбираться в местных политических делах.

Катхиавар состоял из множества мелких государств, и для политиканов здесь

было большое раздолье. Интриги между отдельными государствами, интрижки

чиновников, боровшихся за власть, - все это было в порядке вещей. Князья, всегда зависевшие от милости других, готовы были слушать доносчиков. Даже

слуге сахиба надо было льстить, а ширастедар сахиба значил больше, чем его

господин, так как был его глазами, ушами и переводчиком. Воля ширастедара

была законом, а что касается его доходов, то говорили, что они больше, чем у

сахиба. Может быть, это было преувеличением, но жил он, конечно, не только

на жалованье.

Такая атмосфера казалась мне отравленной, и я непрестанно ломал себе

голову, как остаться незапятнанным в такой обстановке.

Я был в подавленном состоянии, и брат видел это. Мы оба понимали, что если

я получу какую-нибудь должность, то сумею держаться в стороне от этих

интриг. Но о получении должности министра или судьи, не прибегая к интригам, не могло быть и речи. А ссора с сахибом мешала мне заниматься судебной

практикой.

Княжеством Порбандар в то время управляла британская администрация, и мне

поручили добиться расширения прав князя. Мне нужно было встретиться с

администратором также по вопросу о снижении тяжелого поземельного налога -

вигхоти, взимавшегося с мерсов. Этот чиновник был индийцем, однако по части

высокомерия мог, на мой взгляд, поспорить с сахибом. Человек он был

способный, но это не облегчало участи крестьян. Мне удалось добиться

некоторого расширения прав для раджи, но для мерсов я не добился почти

ничего. Меня поразило, что никто даже не захотел внимательно ознакомиться с

их делом.

Таким образом, и здесь меня постигло разочарование. Я считал, что по

отношению к моим клиентам поступили несправедливо, но вместе с тем помочь им

ничем не мог. В лучшем случае я мог обратиться к политическому агенту или

губернатору, которые, однако, отклонили бы мое ходатайство, заявив: "Мы не

хотим вмешиваться". Если бы на этот счет существовали какие-либо законы или

предписания, тогда такое обращение имело бы смысл, но здесь воля сахиба была

законом.

Я был вне себя.