Моя жизнь

Короче говоря, мое пребывание в Претории позволило мне глубоко изучить

социальное, экономическое и политическое положение индийцев в Трансваале и

Оранжевой республике. Я и не предполагал, что это изучение принесет мне

огромную пользу в будущем. Я думал вернуться домой к концу года или даже

раньше, в случае если бы судебный процесс окончился до истечения года.

Но бог располагал иначе.

XIII. ЧТО ЗНАЧИТ БЫТЬ "КУЛИ"

Здесь не место подробно описывать положение индийцев в Трансваале и

Оранжевой республике. Желающие получить полное представление об этом могут

обратиться к моей "Истории сатьяграхи в Южной Африке". Однако остановиться

на этом вопросе в общих чертах необходимо.

В Оранжевой республике индийцы были лишены всех прав специальным законом, принятым в 1888 году или даже раньше. Индийцу разрешалось поселиться здесь

только в том случае, если он служил лакеем в гостинице или занимал другую

должность того же рода. Торговцы были изгнаны, получив лишь номинальную

компенсацию. Они протестовали, подавали петиции, но безрезультатно.

Весьма суровый закон был принят в Трансваале в 1885 году. В 1886 году в

него были внесены некоторые изменения. Этот закон с принятыми к нему

поправками обязывал индийцев при въезде в Трансвааль платить подушный налог

в сумме трех фунтов стерлингов. Им разрешалось приобретать земли только в

специально для них отведенных местах, причем правом собственности они и там

фактически не пользовались. Индийцы были лишены также избирательного права.

Все это предусматривалось специальным законом для "азиатов", на которых

распространялись, кроме того, все законы, установленные для "цветных".

Согласно законам для "цветных", индийцы не имели права ходить по тротуару и

появляться без разрешения на улице после девяти часов вечера. Правда, те

индийцы, которых принимали за арабов, этой регламентации не подвергались.

Таким образом, получалось, что применение закона зависело от произвола

полиции.

Мне пришлось на собственном опыте испытать, что означали оба эти правила.

По вечерам я часто ходил гулять вместе с м-ром Коатсом, и мы редко

возвращались домой раньше десяти часов. Что, если полиция арестует меня?

М-ра Коатса это беспокоило даже больше, чем меня. Своим слугам-неграм он

должен был выдавать разрешение. Но разве мог он дать его мне? Разрешение

получал только слуга от своего хозяина. Если бы даже я пожелал взять такое

разрешение, а Коатс согласился бы выдать его мне, это все равно было бы

невозможно, так как явилось бы подлогом.

Поэтому м-р Коатс или кто-то из его знакомых свел меня к адвокату д-ру

Краузе. Оказалось, что в Лондоне мы состояли в одной юридической корпорации.

Он был вне себя, узнав, что мне нужно получить разрешение для того, чтобы

выходить на улицу после девяти часов вечера. Он выразил мне свое сочувствие.

Вместо того, чтобы приказать выдать мне пропуск, он написал письмо, разрешавшее мне выходить в любое время, не подвергаясь преследованиям

полиции. Выходя на улицу, я всегда брал это письмо с собой. И если мне не

пришлось ни разу им воспользоваться, то это чистая случайность.

Д-р Краузе пригласил меня к себе, и мы, можно сказать, стали друзьями.

Иногда я заходил к нему и у него познакомился с его знаменитым братом, который был прокурором в Иоганнесбурге. Во время англо-бурской войны он был

предан военному суду за участие в подготовке к убийству английского офицера

и приговорен к тюремному заключению на семь лет. Старшина юридической

корпорации лишил его права адвокатской практики. По окончании военных

действий он был освобожден и, будучи с почестями восстановлен в

трансваальской адвокатуре, возобновил практику.

Впоследствии эти связи принесли мне пользу в моей общественной

деятельности и во многом облегчили работу.

Запрещение ходить по тротуарам имело для меня более серьезные последствия.

Я всегда ходил гулять в поле через Президентскую улицу. На этой улице

находился дом президента Крюгера. Это было весьма скромное здание, без сада, ничем не отличающееся от соседних домов. Многие дома в Претории выглядели

гораздо претенциознее, их окружали сады. Скромность президента Крюгера вошла

в поговорку. Только наличие полицейской охраны у дома свидетельствовало о

том, что здесь живет должностное лицо. Почти всегда я беспрепятственно

проходил по тротуару мимо полицейского.

Но дежурные менялись. Однажды полицейский без всякого предупреждения, даже

не попросив сойти с тротуара, грубо столкнул меня на мостовую. Я испугался.

Прежде чем я успел спросить, что это значит, меня окликнул м-р Коатс, который случайно проезжал здесь верхом.

- Ганди, я видел все. Я охотно буду свидетелем на суде, если вы возбудите

дело против этого человека. Очень огорчен, что с вами так грубо обошлись.

- Не стоит расстраиваться, - сказал я. - Что понимает этот несчастный? Все

цветные для него одинаковы. Он поступил со мной так же, как со всеми

неграми. Я взял себе за правило не обращаться в суд с жалобами личного

характера. Поэтому я не собираюсь подавать на него в суд.

- Это на вас похоже! - сказал Коатс. - Но все-таки подумайте. Его следует

проучить.