Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Мы последовали его примеру и вышли на улицу, но те двое тоже вышли. Мы пошли быстрым шагом, один из них стал нас нагонять, выкрикивая язвительные насмешки, в то время как его приятель немного замешкался. Полагаю, они подумали не упустить такого развлечения, как избить педика.

— Ты, чёртова цыпочка, — кричал он, — почему бы тебе не помочиться сидя? Или ты гомик и не хочешь в этом признаться себе?

— Просто иди вперёд, — сквозь зубы сказал мне Час.

Он резко повернулся и быстрыми шагами направился навстречу крикуну и, подойдя вплотную к нему, произнёс:

— Кончай сам, мужик, или мне придётся тебя усмирить.

Мы не могли устоять, чтобы не обернуться и не посмотреть, что там происходит. Мужик ткнул Часа пальцем — самый глупый поступок пьяного по отношению к бывшему докеру из Ньюкасла шести футов и трёх дюймов роста. Час отошёл на шаг, резко развернулся и ударил его ногой так, что тот кубарем покатился по тротуару. В ярости он продолжал избивать его ногами, в то время как второй поспешил скрыться в пабе. Час бил его, пока тот не затих окончательно.

— Чёрт побери, — бросился бежать Джими по направлению к Оксфорд–Стрит, увлекая меня за собой, — почаще напоминай мне, чтобы я не раздражал Часа.

Весь остаток вечера Джими не мог успокоиться, оглушённый увиденным. Впервые он увидел своего защитника в деле. Такая наглядная демонстрация поддержки и самопожертвования заставила Джими начать прислушиваться к советам Часа, как к никому другому. Он чувствовал, что Час искренне преследует его интересы и их отношения продлились дольше всех.

Если даже лондонскую еду Джими ненавидел, то что говорить о придорожных кафе и дешёвых северных гостиницах. К счастью, ему нравилась рыба с жареной картошкой, и мы везде её заказывали, но он постоянно жаловался на то, что худеет.

— Почему обязательно надо есть жареную картошку с чем–то? — иногда ворчал он.

Еда никогда не была самоцелью для меня, но для Джими она представляла источник сил и пресная английская кухня сводила его с ума. В клубах всегда можно было утолить голод пивом с сандвичем, но поесть после концерта нам удавалось не всегда, к этому времени всё уже было закрыто.

От голода мы понемногу начали курить траву, нас часто угощали, хотя стоила она недорого и мы могли позволить купить её для себя. В гостиницах нас беспокоило, как бы запах не проник под дверь в коридор, хотя я сомневаюсь, что кто–нибудь из служащих понял бы, чем это пахнет. Трава помогала нам расслабиться, «развинтиться», но определённо она не могла приглушить наш голод, напротив, она вызывала в нас страшный аппетит. Я всегда сама делала самокрутки для Джими, потому что его пальцы почему–то в такие моменты переставали его слушаться.

С первого дня наших отношения я поняла, что Джими ужасная кокетка и мне нужен глаз да глаз за ним. Однажды после нашего выступления в Манчестере я вошла в дамскую комнату, даже не заметив, что Джими куда–то исчез. Это был обычный дешёвый клуб с сырыми стенами и дамской комнатой с рядом кабинок, разделённых друг от друга тонкими перегородками и встроенным рукомойником с грязной полкой для мыла и никаких признаков полотенца. Когда я поправляла шпильки перед зеркалом, я услышала шёпот в одной из кабинок. Невольно прислушавшись, я узнала голос Джими. Под дверью были видны их ноги. Я рванула дверь кабинки. Он стоял там с какой–то девицей, полураздетые, очень испуганные и виновато смотрели на меня.

— Какого чёрта ты думаешь, что ты здесь делаешь? — завизжала я на Джими, вселяя ужас в бедную девушку.

Джими булькал и заикался, лихорадочно ища подходящее объяснение.

— Мы всего лишь болтали, — наконец выдавил он из себя. — Она хотела взять у меня автограф…

Я была в ярости, я кричала и визжала на него, он ненавидел такие минуты. Его раздражало, что его обнаружили в таком неудобном положении и он не знал как выпутаться из него. Я не разговаривала с ним, по крайней мере, следующие 24 часа. Он, должно быть, решил быть впредь более осмотрительным, потому что он больше ни разу не попадался, хотя я знала, что он с радостью раздавал наш номер телефона всем девушкам, с которыми знакомился.

Ближе к концу гастролей я сдалась и осталась дожидаться их в Лондоне, неспособная дольше развеивать его скуку. Тем самым я на время предоставила ему свободу поболтаться с кем ему захочется, но вдали от дома. Любой музыкант расскажет вам похожую историю, насколько утомительно выступать в каком–нибудь убогом месте, возвращаться в гостиницу среди ночи, а с первыми лучами солнца бросаться в другой город, и так изо дня в день, одно и тоже. Поэтому многие музыканты спасаются, обращаясь к выпивке, наркотикам и случайным перепихам, в попытках убить свободное между выступлениями время. Очень скоро я поняла, что не буду больше ездить с ними и предпочитаю тепло дома и общество Энджи.