Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Я просто болтала с Энджи, но Джими всегда был готов поверить в худшее. Всегда, когда я говорила по телефону с друзьями, независимо от их пола, он становился сумасшедшим. Когда мы сидели с ним в каком–нибудь клубе и я встречала знакомых, я могла пересесть к ним за столик, но Джими это не нравилось, думал наверное, что я останусь с ними навсегда.

В тот вечер Пол много говорил о Джейн Ашер. Она только что уехала в Америку продолжить свою карьеру актрисы и он никак не мог понять, зачем ей нужна была эта работа, ведь он мог совершенно спокойно обеспечить и себя, и её. Я тоже не поняла зачем ей это, ведь можно же не работать, если есть такая возможность, но я была слишком молода и не понимала, как много это значило для Джейн. Ничего значительного не произошло больше в тот вечер, но всё равно я вернулась домой позже обычного. Но когда вернулся Джими, то все черти ада пришли посмотреть на нас: он никак не мог понять, как это я просидела с кем–то весь вечер и отказывался выслушивать мои объяснения.

Хотя от меня он ждал поведения святой, для себя же хотел полной свободы. Мне нравилось, когда он дома, мне никто не нужен был, с ним я была счастлива. Он же заигрывал со всеми, даже если я была рядом, без разницы, какие планы у них были, я находила это возмутительным. Если же я ему на это указывала, он просто всё отрицал, делал невинные глаза и изображал замешательство, что я могла так про него подумать.

Меня не беспокоило, что он увлекался другими женщинами, поскольку я этого не видела — несмотря на то, что даже до его смерти я обнаружила насколько неразборчив он был. Мне нравилась моя жизнь и как только я видела, как Час заправляет своё грузное тело в машину на заднем дворе и направляется в аэропорт, я бежала к телефону, звонила Энджи или другой моей подруге:

— Они уехали, — ликующе кричала я, — давай прошвырнёмся!

Летом 1968 года имя Джими уже возглавляло афишу фестиваля Woburn Music, состоявшегося в Woburn Abbey. Сумасшествие проводить такое большое событие на открытом воздухе и организаторам ещё многому нужно было научиться. После того как Джими сошёл со сцены, все мы отправились в его вагончик немного выпить. Охранялось всё очень плохо и поклонники прорвали временные заграждения, которые конечно не могли сдержать толпу. Мы узнали об этом, когда они обрушились на стену вагончика, как приливная волна. Налегая на него всё больше и больше, они стали раскачивать его из стороны в сторону, вопя: «Джими, мы любим тебя!»

Внутри мы все курили и, когда вагончик стал раскачиваться особенно сильно, пепельница соскользнула со стола на сиденье из пено–пластмассы. Мы все так перепугались за судьбу Джими, что не заметили, как загорелось сиденье и вагончик начал наполняться дымом. Перед нами встал выбор — задохнуться и сгореть заживо внутри или быть разорванными на кусочки снаружи. Мы предпочли бегство. Наши роуди подогнали машину к двери и, сдерживая поклонников, пропихнули нас внутрь, а сами бросились сражаться с огнём.

В те дни почти не осуществлялась охрана поп–звёзд и нам часто приходилось после выступления самим пробиваться в машине сквозь плотное кольцо поклонников, в то время как они продолжали стучать в окна и крышу машины. Водители медленно оттесняли их вперёд, в душе надеясь, что им не удастся никого задавить. У меня до сих пор стоят перед глазами разбитые о стёкла машины налегающей сзади толпой лица и до сих пор удивляюсь, как никого тогда не убило.

В те дни мы все много курили. Никто не думал, что это опасно для здоровья. Когда не было денег, мы курили самые дешёвые, но зато, когда они у нас появлялись, мы покупали самые дорогие «кинг–сайз». Джими нравилось курить элегантные ментоловые Сент–Мориц с белым фильтром и золотым ободком — далеко от его имиджа дикаря. С ним всегда была пачка лёгких золотых Данхилл, которую он всюду терял, впрочем как и всё остальное, так что у нас у кого–нибудь для него всегда была одна в запасе. Я тоже курила, но никогда не попадала в зависимость, так что могла бросить, а потом начать снова, когда захочу.

В одни из американских гастролей я поехала тоже и договорилась встретиться с ним в Нью–Йорке. Терпеть не могу сидеть круглые сутки в гостинице, как иждивенец. Всё вокруг казалось таким назойливым, таким противным. Мне было так неуютно вдали от дома, среди незнакомых лиц.

К счастью я позвонила одному из Traffic, кого хорошо знала, и Дейв сказал мне что завтра они возвращаются в Лондон. Я сказала, что хочу лететь с ними. Джими от этого известия пришёл в полное расстройство. Мы приехали в аэропорт и тут Дейв обнаружил, что забыл паспорт в гостинице, пришлось вернуться на Манхэттен со всем нашим багажом и инструментами, оставшимися в машине. Чтобы как–то убить время до следующего самолёта, мы все отправились в клуб Scene, но когда мы были внутри, кто–то разбил стекло и украл наши вещи из машины, включая военную куртку Джими. Было холодно, мне было нечего одеть и все, кто был в клубе, сбросились, чтобы купить мне пальто. После этого эпизода я с трудом дождалась возвращения домой и встречи с Энджи.