Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Со временем я узнала много нового для себя от Ноэла и Мича, например, что рядом с Джими обязательно была какая–нибудь хорошенькая, но с очень большими странностями, девушка, когда они были вдали от дома. Он как будто совершал над собой какое–то ритуальное насилие. Каждой ночью ему, по их словам, нужна была новая, чистая душа. А ребята, с которыми он ездил на гастролях рассказывали мне, что он водил в свой номер стада психичек и уличных женщин, а потом, в гневе просил помочь вышвырнуть их вон. Похожую ситуацию я уже видела с моей Энджи и с её подругой (хотя они определённо не были уличными женщинами) в Лондондерри. По словам Ноэла, он стал свидетелем того, как Джими кинул в девушку кирпичом. Возможно, его гнев, обращённый на женщин, был своеобразной местью за себя, или возможно, он такой же, как многие мужчины, которые поступают так, как если бы они были обманутыми или разочарованными. Все эти рассказы укрепили мои догадки, что к концу своей жизни Джими изменился до неузнаваемости. Стал раздражительным, необязательным, вздорным.

Мы пришли к выводу, что Моника — одна из этих случайных группиз, но которая имела несчастье быть там в ту ночь, когда произошло непоправимое. И неясно, намерена ли она постараться остановить книгу, из–за чего собственно я и искала её. Поэтому я решила действовать самостоятельно. Такие, как она, не внушают мне доверия, и я не стала предлагать ей действовать сообща.

Но она прислала нам приглашение навестить её в Сифорде на Южном Побережье. Так получилось, что бабушка и дед Ника жили недалеко от Сифорда, поэтому, когда мы в следующий раз поехали к ним, мы позвонили ей и она пригласила нас на чашку чая. Как только мы вступили в её дом, сработала сигнализация. Моника, как выяснилось, представляла себя в роли хранителя реликвий Хендрикса. Все стены были увешаны картинами с портретами Джими, которые, по её словам, она сама написала.

Она сразу стала спрашивать Ника про какие–то таблетки, которые прописал ей доктор, но которые она боялась принимать. Она показала их Нику и стала про них расспрашивать. Он объяснил ей, как бы доктор решил, что ей следует их принимать, если бы он не знал, что это за таблетки. Я уже встречала такие, это было сильнодействующее успокоительное.

Ник поболтал с ней ещё некоторое время и потом сказал, что нам пора домой, и мы обещали звонить.

— Звоните в любое время, — сказала она своим монотонным меланхолическим голосом и добавила, — только не звоните в полнолуние. В полнолуние я занята, в полнолуние мы с Джими общаемся. Мы вместе выходим в астрал.

— Хорошо, Моника, мы будем это иметь в виду, — сказал Ник и мы направились к выходу по садовой дорожке, но не так быстро, как хотелось, а как этого требовали приличия.

Решив окончательно, что если я соберусь что–либо предпринять по поводу этой книги, то буду действовать самостоятельно. Я навестила своего адвоката и рассказала ему, что хочу, прежде чем книга будет опубликована удалить из неё ту часть, где говориться, что именно я привела Джими к смерти. Мой адвокат добился запрещения публикации книги в Англии. И когда через 10 лет она всё же была переиздана, та часть главы, где говорилось обо мне, была изъята. Материал же, связанный с Моникой остался на прежнем месте.

Тем временем Моника, связавшись с журналистами, высказала некоторые соображения в пользу задержки книги и тоже потребовала остановить публикацию книги, в которой автор описывает события, связанные с ней. Раздражало то, что она говорила несусветную ложь, но это не казалось хуже того, почему мы решили уже тогда, что она совершенно оторвана от реальности. Для меня это выглядело, как если бы мы решили эту проблему и я бы вернулась в мою пост-Хендриксовскую жизнь без всяких печальных событий, которые происходили со мной почти точно десять лет назад.

Наш с Ником обед подходил к концу, когда раздался звонок, звонил Ноэл Реддинг из Ирландии, где он в это время жил. Он был в ужасном состоянии и со слезами на глазах.

— Мне нужна твоя помощь. Я разбираю писанину Моники Даннеманн.

— Зачем? — спросила я.

— Ну, — стал он объяснять, — я написал книгу. Я написал, что после той ночи, когда Джими нездоровилось и он умер, Моника вышла за сигаретами. Её вирши сообщают, что я обвиняю её в невнимательности.

— Не знаю, чем я тебе могу помочь, — сказала я, — но дай мне время и я тебе перезвоню.

Мне вспомнился тот вечер, лондонское Hard Rock Cafe и Ди. Ди, подружку Мич Мичелла, я там встретила пару недель спустя после того, как Мич окончил писать свою книгу (книги о 60–х тогда появлялись чуть ли не каждые несколько минут). Ди развеяла мою скуку, но с тех пор я не видела Мича много лет, поэтому я решила повидать старых друзей снова. Ди рассказала мне, что полное имя её Диана Бонэм–Картер, и она член известной английской аристократической семьи. Она оказалась очень забавным и остроумным собеседником. Среди всего прочего она успела мне сказать, что работала однажды научным сотрудником Би–Би–Си.