Моя жизнь: до изгнания

В туалете витал густой запах моего любимого “Ланвина”! Страшное подозрение пронеслось у меня в голове, и, забыв, зачем я решил посетить сортир, я понёсся в мою комнату. В ней тоже пахло “Ланвином”, а посреди комнаты бородой кверху лежала на полу фигура громко храпящего Кузьминского, а рядом с ним валялся опустошённый литровый флакон моего “Ланвина”. “Ну что же, «Ланвина», конечно, жалко, – думаю я, – надо было не бутылку «Московской» в шкафу запирать, а «Ланвин». А главное, не забывать запирать дверь. Кузьминский, конечно, нахал преизрядный, но и сам-то я в былое время за неимением спиртного попивал советский одеколон, называемый «Тройным». Гадость была ужасная, «Ланвин», наверное, получше. Спрошу у поэта, когда протрезвеет”. И снова вывожу пса на улицу, потому что от “Ланвина” меня начинает мутить.

Память носа, о которой я уже упоминал, – явление сложное. Запах когда-то любимого “Ланвина” стал ассоциироваться у меня с сортиром из нашей коммуналки, и больше я им никогда не пользовался, перейдя на полюбившийся мне французский одеколон “Экипаж”.

Люся бухтеева и биологически отвергнутый

Киношный и театральный актёр Игорь Дмитриев благодаря своей породистой физиономии и осанистой фигуре играл князей, царских особ и знатных вельмож, которые по веским для советского времени причинам не могли быть главными или положительными героями фильмов.

Играя в кино персон с голубой кровью, сам Игорь был причастен к особому ордену, сурово осуждаемому и строго карающемуся в Советском Союзе. Как большинство людей, принадлежавших к этому подпольному клану, Игорь был кокетлив, сентиментален, игрив и влюбчив. И на какое-то время его кумиром стал я, дружески к нему расположенный, но не отвечающий на его влюблённость.

Сияющий, он врывался в мою мастерскую, протягивая мне громадный букет, обёрнутый серебристой бумагой и перевязанный розовой лентой. На деле это оказывалась купленная на рынке свежайшая баранья нога. Он тут же уносил её на кухню и, напевая, шпиговал чесноком и запихивал в духовку. Иногда при встрече или расставании он чересчур крепко обнимал меня, театрально восклицая при этом: “О, как же трудно иметь дело с гениальной возлюбленной!” – “Игорь! Я не был, не являюсь и не буду твоей возлюбленной!” – говорил я, осторожно освобождаясь от его дружеских объятий. “Молчи! Молчи!” – патетически восклицал Игорь и опять же театрально уносился по коридору к выходу. Чудесный человек. Чудесный актёр. Игоря любили все, и он тоже любил всех, но некоторых – особенно…

Он обладал множеством превосходных и удивительных качеств, обаянием, утончённым вкусом и благородством, самым главным из которых было его доброе, отзывчивое и сострадательное сердце.

Поэт и художник Олег Григорьев пил, как и полагалось художникам и поэтам, пил, как говорится, за двоих. Напиваясь, несмотря на хлипкое строение тела, умудрялся постоянно затевать драки, из которых победителем не выходил, а чаще всего попадал в милицейский участок. Отсидев за мелкое хулиганство положенные пятнадцать суток и выйдя на волю, писал стихи, рисовал, и снова напивался, и снова попадал в участок. Но однажды по пьянке он влип в историю, которая грозила ему не пятнадцатью сутками, а тюрьмой.

…В час ночи ко мне в мастерскую вломилась пьяная девка с опухшей мордой, грязными сальными патлами на башке, в короткой юбке, в провонявшем потом свитере и стоптанных туфлях на босу ногу. “Мишка? – хриплым голосом спросила она меня и, протянув давно немытую ладонь, представилась: – Люся Бухтеева, подруга Олега Григорьева”. Затем бухнулась задницей на мою кровать, обхватила голову руками и зашептала: “Мишка! Олежку надо срочно спасать. Срок ему светит. Он милиционеру в рыло заехал. Слышишь? Срочно надо. Сейчас они протокол на него в участке составляют. Олежка в камере сидит, меня к нему не пустили и из участка вытолкнули. Олежка о тебе мне рассказывал, говорил, что вы с ним с детства дружите, помоги, Мишка, Олегу, вытащи его”.

Начало истории, рассказанной Люсей, было самое банальное. Они вдвоём весело пили у Олега, бухалово кончилось, и Олег припомнил, что у одного знакомого всегда можно приобрести пару бутылок водки. Они добрались до дома приятеля, но Олег перепутал этажи и двери, и на звонок открыл какой-то мужик в рубахе и кальсонах, которого, видно, они разбудили, и стал на Олежку орать. Олег по привычке врезал ему кулаком по морде. Мужик в кальсонах оказался начальником какого-то отделения милиции и, скрутив поэта, вызвал по телефону наряд милиции. Олежку с Люсей отвезли в участок.

Что делать? Я телефонным звонком поднял с постели Игоря Дмитриева в надежде, что ему, как известному актёру, удастся спасти Олега от тюрьмы. Милый Игорь тут же примчался и, ознакомившись с произошедшим и тяжело вздохнув, обнял меня и отправился в отделение милиции, где томился нашкодивший поэт. Пока мы ждали возвращения Дмитриева, Люсю совсем развезло, и мне пришлось несколько раз водить еле державшуюся на ногах подругу поэта в туалет и ждать, пока она отблюётся и отфурится.