Моя жизнь и мои успехи

Та обычно спала за занавеской, но хозяйка квартиры поместила ее на время болезни в свою комнату. Врач-лейтенант осмотрел Рину и поста¬вил диагноз: воспаление легких. Заболевание бы¬ло достаточно серьезным, если учесть, что в то время еще не существовало пенициллина. Врач выписал су л ьфа препарат, название которого кошмаром запечатлелось в моей памяти. Лекарство называлось “омнадин”, стоило очень доро¬го — целых пятьдесят лир — и продавалось лишь в нескольких аптеках города. Денег в тот мо-мент у нас с Риной не оказалось. Я возвращался в казарму в полном отчаянии, но у входа один из резервистов по фамилии Канту подошел ко мне с просьбой отдежурить за него.

Секунду я глядел на него, словно не видя, словно тот был прозрачным. Потом вдруг до меня дошло, что у этого человека десятки кос¬тюмов и галстуков. Канту был состоятельным промышленником. Машинально я спросил, чем, собственно, таким важным он намерен заняться вечером. Тот подмигнул. Оказывается, у него было назначено галантное свидание со знамени¬той эстрадной певицей, которую можно было услышать даже по радио. Канту любил похва¬ляться своими успехами по дамской части. Приш¬лось его выслушать, после чего я предложил договоренность: я отдежурю за него, а он в свою очередь одолжит мне пятьдесят лир. Канту не возражал, и уже на следующее утро я сам сделал Рине первую инъекцию.

Это была самая драматическая страница всей моей службы в Милане. В остальном же много всего случалось, и смешного, и трогательного. В армейской жизни, как в капле воды, отража¬лась Италия “добропорядочных людей”, смотрев¬ших на все события сквозь призму древнего и мудрого искусства приспосабливаться к обстоя¬тельствам. Мелкий промышленник мечтал пока¬заться на людях со знаменитой певицей; полков¬ник обожал покровительствовать артистам; стар¬ший сержант, которому я пришил на место почти оторванное ухо, наградил меня за это какой-то особо редкой колбасой; и, наконец, солдат Дель Монако наслаждался своей популярностью в на¬родном клубе, где исполнял арии.

Были там и неприятные типы, например фельдфебель. Однажды ему не понравилось, как я что-то спел в гараже, и он заявил с ненавистью: “Тебе только по сортирам выть, гаденыш! Услы¬шу еще раз твои, вопли — посажу на гауптвахту!” Но были и приятные люди. Едва я вышел из дежурки фельдфебеля, как меня хлопнули по плечу. Оказалось, это капитан, большой люби¬тель оперы, который сказал: “Мой милый те¬нор, я вижу, ты невесел. А ну-ка, зайди ко мне да спой что-нибудь”.

1939 год, Марио третий слева

Я мгновенно сообразил, в чем дело. Каби¬нет капитана сообщался с дежуркой фельдфебеля. И я что было голоса запел “Прощай, мирный мой приют” из “Баттерфляй”. В следующую секунду в комнату, словно фурия из катапульты, вор¬вался фельдфебель, готовый растерзать меня. Но, увидев капитана, с восторгом слушавшего мое пение, окаменел. Не удостоив его даже взгля¬дом, капитан промолвил: “Как прекрасно!” До сих пор помню бессильную злобу моего нена¬вистника и кислую гримасу на его физиономии, когда он был вынужден кивнуть в знак согласия.

На концерте, посвященном армейскому празднику “День шофера”, мне пришлось по просьбе полковника Нинки исполнить “Гимн шоферов”. Потом солдаты шумно требовали оперных арий одну за другой, и результатом стал триумф. Отныне я был самым популярным солдатом во всей авточасти, а несколько дней спустя сделался самым популярным капралом.

В те времена люди довольствовались малым. Всего-то сорок лет назад, а уже - давняя эпоха. Нищие тоже радовались крохам. Помню их толпу за оградой казармы в обеденное время. Они про¬тягивали свои грязные рваные шляпы, прося, что¬бы им бросили туда хлеба или огрызок еще че¬го-нибудь. Потом с остервенением дрались за брошенный кусок пищи.

Сегодня подобные сцены показались бы, по¬жалуй, атрибутом третьего мира. Но мы находи¬лись в Милане, и в Европе уже началась мировая война. Однажды я решился подать кусок мяса одному хромому, который всегда последним добирался до пищи и успевал подобрать лишь какой-нибудь сухарь. Но мне не удалось попасть точно в его шляпу, и кусок мяса упал на землю. Тогда хромой бросился на землю вслед за мясом и, схватив кусок, целиком, не очищая от грязи, запихнул его в рот. До выхода на экраны кино¬фильма “Чудо в Милане” оставалось несколько лет, а я уже насмотрелся таких картинок, кото¬рые вполне могли бы лечь в его основу.

Когда срок моей военной службы под¬ходил к концу и я с нетерпением ожидал демоби¬лизации, вся Европа оказалась вдруг вовлеченной в войну. Я только-только под конец зимы 1940 года успел дебютировать в составе разъездной труппы, как пришлось вернуться в свою авточасть. Моей службе суждено было продлиться на солид¬ный срок. А всего я прослужил в армии семь с половиной лет.