Я мог бы продолжать до бесконечности. Един¬ственное, о чем вспоминаю без особого востор¬га, — это нервное напряжение и жара во время грамзаписей. Летом в “Санта-Чечилия” без вся¬ких кондиционеров мы записывали для фирмы “Decca”. Тот, кто мог увидеть меня, взмокшего, в майке, ни за что не узнал бы во мне того же самого исполнителя, который поет эти оперы на сцене в роскошных костюмах. Записи были труд¬ным делом и, по-моему, давали весьма скуд¬ное представление о возможностях оперного исполнителя. Я согласен с Коллодином, кри¬тиком журнала “Хай-Фай мэгэзин” из Нью-Йор¬ка, который сказал: “Дель Монако недостаточ¬но слышать, его нужно видеть”. Ведь опера не только музыкальный, но и сугубо театральный жанр, и ев прелесть рождается именно в чудесном равновесии обеих частей. Никто — ни режиссер, ни дирижер — не должен стремиться к превос¬ходству. Синтез обеих сторон следует искать именно в певце, поскольку он один воплощает в жизнь два нередко противоположных стрем¬ления.
Все же пластинки хранят память о творчест¬ве. Когда опускается осень на поля вокруг Лан-чениго, я в своем кабинете с помощью пласти¬нок вновь переживаю некоторые из самых глав¬ных эпизодов того, что было моей замечательной творческой жизнью. Вспоминаю голоса других исполнителей. Всегда с большой охотой слушаю Кал л ас и ее соперницу былых времен Ренату Тебальди. Или же великих певцов более отдален¬ного прошлого, таких, как Беньямино Джильи.
С оперным и театральным миром у меня теперь не много связей. Прошло шесть лет с тех пор, как я покинул сцену, но мне еще при¬сылают приглашения.
Японцы, например, каждый год приглашают меня в Токио. У меня с ними с самого начала воз¬никла естественная взаимная симпатия, перешаг¬нувшая границы отношений, какие обычно устанавливаются между артистом-гастролером и его импресарио.
Все крупнейшие театры Соединенных Шта¬тов — “Метрополитен-Опера”, “Уор Мемориал” в Сан-Франциско, оперные театры Чикаго и Хьюс¬тона — приглашали меня в качестве почетного гостя на юбилеи театров и менеджеров.
Недавно я получил приглашение от Централь¬ной Консерватории Пекина с просьбой про¬вести курс уроков и лекций. Что касается Рос¬сии, то сам маэстро Шостакович нередко присы¬лал мне телеграммы с приглашением принять участие в жюри конкурса имени Чайковского.
Концертом в парижском “Салль Плейель” и еще одним - по французскому телевидению, - а также несколькими спектаклями “Паяцев” в венской “Штаатсопер”, под рукоплескания печа¬ти и публики, добрым словом отозвавшихся о неповторимом голосе Марко Дель Монако, завершился в 1975 году мой удивительный творческий путь.