Моя жизнь и мои успехи

Июньским днем 1941 года мы приехали на маленькую станцию Ланчениго всем семейством — родители и братья. Высунувшись из вагонного окна, я сразу же разглядел фигурку Рины на фо¬не тревизанской зелени. Оранжевое платье в бе¬лый горошек, вьющиеся волосы с медным отли¬вом, в которых рассыпалось солнце,— это была Рина. Это было счастье.

21.06.1941

С того далекого африкан¬ского дня, когда я увидел ее впервые играющей со своей газелью, прошло более пятнадцати лет. За это время мы успели познакомиться, расстать-ся, разлетевшись в разные стороны, снова по¬встречаться, при этом не узнав друг друга, затем вместе заниматься вокалом и, наконец, стать неразлучными и в жизни, и в своей любви к опе¬ре. Мы поженились в последний день весны. А вскоре радио передало сообщение, потрясшее весь мир. Столь сладостной для меня с Риной ночью вермахт совершил нападение на Россию. Война, эхо которой доносилось до нас как нечто второстепенное, очень скоро нависла и над нашей жизнью.

В последующие месяцы, когда мое имя в вокале приобретало все большую известность среди импресарио, положение в Милане приняло угрожающий характер. Я опасался, что меня со дня на день отправят на Восточный фронт. Из го¬рода уходили целые эшелоны с молодыми ребя¬тами, которым не судьба была возвратиться из степей Украины. С фронта поступали все более тревожные сведения. Переживал потрясения и те¬атральный мир. Все чаще кого-нибудь недостава¬ло: одни эвакуировались, других гнали на войну.

Мне думается, что если я избежал русского фронта, то в этом определенную роль сыграл мой покровитель в авточасти полковник Нинки. Впрочем, узнать это наверняка так и не удалось. Мои отношения с полковником не отличались близостью настолько, чтобы напрямик спраши¬вать его об этом. При моем хрупком телосложе¬нии, окажись я на любом фронте, шансов возвра¬титься у меня было бы немного. Наша авточасть не предназначалась для фронта и обслуживала внутренние сообщения. Война только начиналась. Зимой 1942 года американские “летающие кре¬пости” с базированием в Северной Африке ста¬ли систематически бомбить Италию.

Наши армей¬ские транспортные средства подвергались пуле¬метным обстрелам с воздуха, В Милане разруше¬ния становились все более страшными.

1942-14 & 15 January BOHEMA - Teatro dei Rozzi, Siena, with Petrella, Marchi, Guelfi,

cond. Tieri

1942-27 & 29 June BOHEMA - Teatro Rossetti, Trieste, with Petrella, Marchi, Serpo, cond.

O. Marini

Наконец бомба попала прямиком в театр “Ла Скала”.

Но при том, что наш главный оперный храм был превращен в развалины, его опера не теряла жизнестойкости в эти годы. Постоянная труппа переехала в Комо, где и я пел в “Богеме” под руководством Дель Кампо, положив тем самым начало своему сотрудничеству с “Ла Скала”, которое длилось затем двадцать лет. Да и в Мила¬не продолжались спектакли. Люди шли в театр, пренебрегая воздушными налетами.

Оперные се¬зоны открылись в театрах “Нацьонале”, Каркано, Пуччини, “Лирико”, “Комменда” и Даль Верме. Всякий раз, получив увольнительную, я отправ¬лялся в Галерею добывать контракты. Здесь встречались импресарио, театральные агенты, меценаты, искатели талантов, дирижеры, извест¬ные и неизвестные певцы. Загадывать что-либо даже на пять минут вперед не имело смысла и все же под наполовину разбитыми стеклянны¬ми сводами Галереи, купол которой вдребезги разнесло взрывом, мы с особым усердием строи¬ли планы на будущее.

От этих дней у меня остались воспоминания, не столько рожденные опасности ми войны, сколько связанные со всеми грудными “до”, не распроданными из-за нехватки артистического или музыкального таланта, из-за отсутствия долж¬ной внешности, а самое главное - личности. Там появлялись теноры с выдающимися голосами. Они могли дать сколько угодно блестящих со¬ветов, но были абсолютно неспособны приме¬нить их к самим себе. Подолгу разговаривая с этими странными, причудливыми персонажами, я утвердился в том, о чем уже смутно догадывался: сам по себе голос как самоцель - отнюдь не ключ к успеху,

В этом святилище гражданской жизни милан¬цев можно было повстречать и совсем бескорыст¬ных людей, счастливых оттого, что могут прине¬сти кому-то пользу. Пиккалуга и Баньяриол, на¬пример, советовали мне избегать опер Масканьи. Оба пожилых певца имели за плечами целую карьеру с труднейшими репертуарами, а тут ка¬кой-то двадцатисемилетний Марио Дель Монако между делом сообщает, что получил от “Ла Ска¬ла” предложение петь в операх “Ирис” и “Паризиана”. Мне запомнились их слова: “Не берись, этот репертуар тебя раздавит. Масканьи требует осо¬бых музыкальных данных”. Действительно, сам Масканьи утверждал, что пишет музыку не для людей, а для ангелов.