Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

В моих воспоминаниях он всегда странник – обедает в придорожном кафе, а не дома в столовой; достает одежду из чемодана, а не из шкафа; ищет глазами таблички о свободных комнатах в мотелях, а не дорогу домой; вместо того чтобы строить планы на будущее, только отшучивается, предпочитая спонтанность определенности. Даже уговаривая мою маму выйти за него замуж, он сказал: «Это займет всего минуту». Он никогда не готовился к походу в кино – вместо того чтобы прочесть соответствующую рубрику в газете, он садился за руль и объезжал все окрестные кинотеатры. Лишь спустя много лет я узнала, что другие люди не заходят просто так в кинотеатр, чтобы досмотреть фильм до того момента, с которого они начали смотреть в прошлый раз.

Помню, как он выбирал самое быстрое шоссе – а не самый живописный маршрут, на котором всегда настаивала мама. Доехав до штата, где жил кто-то из его друзей, он никогда не звонил заранее – просто заявлялся в гости. Никогда он не планировал и игр в свои любимые шахматы и покер, а попадал на них по случайному стечению обстоятельств. Незнание собственного будущего вселяло в него спокойствие. «Если я не знаю, что случится завтра, – вдруг это будет что-то хорошее?» – говорил он.

В моем воображении его голос в телефонной трубке всегда звучит после голоса далекого оператора на коммутаторе: «Пожалуйста, оплатите вызов…» – и звона падающих монеток.

Он был моряком, а не мастером парусов. Он не мог оставаться в порту или оазисе, когда мимо проплывали корабли и проходили караваны. Он был вечно в движении.

Когда он умер, мне было двадцать семь. Я побывала и пожила в разных странах, но почти не знала своей. Думаю, он знал, что я скучала по нашим странствиям. В его памяти я так навсегда и осталась ребенком, уткнувшимся в книгу и отказывающимся подпевать его веселым перепевкам военных песен; ребенком, который просил его вести помедленнее, когда мы проезжали мимо хорошеньких домиков, и вслух сокрушался, что мы не живем в одном из них. Боюсь, он знал, что в детстве я отчаянно надеялась, что меня удочерили, что мои настоящие родители однажды приедут и заберут меня и я буду жить в настоящем доме, спать на кровати с балдахином и кататься на лошади.

В колледже я стеснялась нашей нетипичной семьи и, чтобы избежать неудобных разговоров, старалась припомнить как можно больше интересных историй – вроде этих:

– Отец никак не мог отучиться от ругательств, а мама просила не ругаться в присутствии дочерей, поэтому собаку он назвал Чёртпобери. На случай, когда все же нужно было что-то покрепче, он придумал длинную цепочку имен, которую произносил на пределе скорости: ЧертпобериКалораморбусАнтониоКановаСципионАфриканскийСтаршийМладшийиСредний. Уже потом, узнав, что Антонио Канова был итальянским скульптором девятнадцатого века, Сципион Африканский Старший одержал победу над Ганнибалом, а Младший разграбил Карфаген, я была потрясена. Но когда спросила отца, почему он выбрал эти имена, оказалось, ему просто нравилось, как они звучат.

Однажды дома – в нашей мичиганской деревушке – у нас сломалось радио. Мы рисковали пропустить свою любимую вечернюю программу. Отец уверял маму, что сможет достать новое – хотя в радиусе нескольких километров не было ни одного магазина, а если бы и были, в этот час они все давно закрылись. Тогда он сел в машину и через час вернулся с огромным, абсолютно новым аппаратом – и так никогда и не рассказал нам, где он его взял.

Как знаток густого солодового, он знал все лучшие придорожные заведения от одного побережья до другого. И еще знал, что если двое посетителей заказывают напиток одновременно, то каждому достается по половине стандартной порции, зато одиночке доставалась вся гуща на дне банки. Поэтому он давал мне в машине деньги и отправлял в бар, чтобы я заказала себе солодовый, а через пару минут входил сам – как будто мы не знакомы. И тогда мы оба получали густой напиток, хотя сомневаюсь, что нам и в самом деле удавалось кого-то обмануть.

Если и было для пяти-шестилетнего ребенка что-то слаще солодового напитка – это возможность притвориться, что не знаешь собственного отца и принять участие в игре для взрослых.

В лифте или каком-нибудь другом общественном месте он всякий раз учил меня отвечать на свои фразочки.

Отец: «Если будешь себя плохо вести, то не попадешь в Рай».

Я: «Папа, я не хочу в Рай, я хочу с тобой!»

Или – его любимое:

Я: «А что потом, пап?»

Отец: «А потом я и говорю этому парню: забирай свои пятьдесят тысяч долларов!»