Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Я знала лишь то, что моему отцу было хорошо со мной, он всегда интересовался моим мнением и обращался со мной лучше, чем с самим собой. Чего еще желать ребенку?

Став свободным журналистом, я осознала и ценность его умения жить без оглядки на завтрашний день – и даже наслаждаться этим. У него было два предмета для гордости: он никогда не носил шляпы и не имел работы – то есть у него никогда не было начальства. Я чувствовала себя папиной дочкой, даже когда искала работу редактора на полставки, чтобы было чем платить за квартиру. Эту работу можно было делать из дома, но, когда однажды мне сказали, что нужно будет приезжать в офис на пару дней в неделю, я ушла оттуда. Выйдя, купила рожок мороженого и пошла по залитым солнцем улицам Манхэттена. Отец поступил бы так же – кроме пешей прогулки.

Говорят, самым точным показателем нашего мироощущения является то, видим ли мы мир дружелюбным или враждебным.

Каждый человек становится пророчеством, которое сам и осуществляет. Моя мать совершила чудо, создав добрый мир для меня и сестры, хотя сама она выросла во враждебном. Однако ее сломленный дух не мог справиться с тьмой – она прокрадывалась внутрь, и в те годы, что мы жили вместе, я впитала в себя эту тьму. С отцом мы провели гораздо меньше времени, но его вера в то, что мир дружелюбен, стала противовесом материнским страхам. И это он вручил мне этот дар. Он впустил свет.

С течением лет после его смерти отец стал казаться мне настолько неправдоподобным, что я порой и сама задавалась вопросом – уж не выдумала ли я его? Моя мама умерла спокойно, в свой восемьдесят второй день рождения, от проблем с сердцем. О ней я написала длинное эссе под названием «Неспетая песня Рут». Я оплакивала жизнь, которой она не могла насладиться сполна. При этом жизнь, которую выбрал для себя мой отец, была менее понятной. Моя сестра была единственным свидетелем, но она ушла из дома в семнадцать. Отцовские друзья были разбросаны по разным уголкам страны, и я их совсем не знала.

Когда я совершенно неожиданно получила два письма о нем, лет мне было больше, чем ему, когда он умер. А сами авторы этих писем знали моего отца, когда еще были мальчишками.

Первое письмо было от Джона Гровера – врача-акушера, который к тому моменту был уже на пенсии. В старшей школе он подрабатывал на летних каникулах, играя на тромбоне в местной группе в «Океанском пирсе». Однажды ночью лидер группы забрал все заработанные наличные деньги, спрыгнул с пирса и уплыл, оставив Гровера и еще одного члена группы не у дел.

«Ваш отец спас нас тем летом, дав нам крышу над головой и денег на еду, – писал Гровер. – Взамен мы стали ночными «стражами» пирса. Спали на матрасе, постелив его прямо на танцпол, под звездами… а еще он нашел для нас подработку на день, на местном заводе по производству бетонных панелей… Кроме того, я был третьим тромбонистом в нескольких проезжих группах и так заработал еще немного деньжат».

В то лето Гровер с другом устроились музыкантами в бродячий цирк, а потом вернулись домой, оканчивать школу.

Уже семидесятилетний Гровер писал:

«Я никогда не забуду, с какой готовностью ваш отец помог двум бездомным, несчастным мальчишкам из Западной Вирджинии… Любопытно, что и я в конце концов стал заниматься деятельностью, связанной с защитой женщин и их прав. Большую часть своей профессиональной карьеры я посвятил попыткам обеспечить более человеческие условия содержания в клиниках женщин в период беременности и родов. И еще я непосредственно участвовал в движениях за контроль рождаемости и легализацию абортов в штате Массачусетс в 1960-х годах».