Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Когда мне было лет пять, мы зашли в деревенский магазин и я попросила у отца пятицентовую монетку. Он спросил зачем, на что я ответила: «Хочешь – давай, не хочешь – не давай, но не спрашивай, зачем она мне!» Тогда он не только дал мне монетку, но и похвалил. Потом он всем рассказывал эту историю как свидетельство силы моего характера. На самом же деле истинным подарком было то, что он дал этому характеру полную свободу.

В колледже я рассказывала эти истории для смеха, но втайне искренне надеялась, что отец не заявится в общежитие в заляпанном едой костюме на своей запыленной машине, полной коробок и с просевшим под его весом водительским сиденьем. Я радовалась, если в День отца он оказывался слишком далеко и не успевал приехать – ведь он был совсем не похож на остальных отцов. Я представляла, как он откидывается на сиденье, плотно поев, и храпит, или смахивает сентиментальные слезы, когда речь заходит о деньгах, или отпускает жизнерадостно-наивные комментарии вроде «Нет дыма без огня» в ответ на обвинения в антиамериканской деятельности, выдвинутые против двух моих преподавателей, но отчаянно игнорируемые колледжем.

От однокурсников я узнала, что, оказывается, люди могут жить в чистеньких и аккуратненьких домиках не только в кино; что там они ведут спокойную и размеренную жизнь – спят после обеда, работают с девяти до пяти, вовремя оплачивают счета и едят за столом, а не у холодильника.

Как мой отец протестовал против упорядоченной жизни своих родителей-иммигрантов, сбежавших от неопределенности, так и я страдала от неопределенности и, словно моряк на голос сирен, тянулась к спокойной, размеренной жизни.

В годы, последовавшие за окончанием колледжа, отцовское влияние стало еще заметнее в моих решениях, – например, отправиться в Индию, вместо того чтобы найти постоянную работу, – но я по-прежнему отказывалась это признавать. Как и многие дети, я подсознательно тяготела к тому родителю, кому моя помощь была нужнее. Как многие дочери, жила той жизнью, какой не смогла жить моя мать. Как мой отец, я с надеждой смотрела в будущее, видя в нем массу возможностей, но об этом мы никогда не говорили. Нам обоим не хватало времени и места для того, чтобы осознать то, что мы оба наверняка понимали: в нашей маленькой семье мы двое сильнее всего походили друг на друга.

Из-за работы и географии мы все реже виделись в последние годы его жизни. Я никогда не говорила, что видела в нем себя, и наоборот. Я никогда не благодарила его за то, что он останавливался на бесчисленных конефермах и ипподромах, а также возле каждого пони и паломино, пасущихся на пастбищах, – и все ради того, чтобы порадовать свою дочь, сходившую с ума по лошадям. Однажды летом он даже купил мне собственного жеребца, но я еще была слишком маленькая, а конь – слишком старым. Сосед-фермер подсказал нам, что делать, и отец помог мне кормить его и ухаживать за ним – до тех пор, пока фермер не сжалился над нами тремя и не забрал лошадь к себе, «на пенсию».

Я так и не поблагодарила отца за то, что он был не таким, как отец моей подруги. Однажды у нее в гостях я стала свидетельницей унизительной сцены: ее отец заявил, что, пока она не доест свой ужин, оставив чистую тарелку, сладкого не получит. Придя домой, решила испытать своего отца. Мы, как обычно, ели в гостиной, безо всякого порядка и церемоний – за столом мы ели только по великим праздникам, – и он спросил, хочу ли я сладкое. Я сказала, что еще не доела ужин. «Ничего страшного, – сказал он, отправляясь на кухню за мороженым. – Иногда хочется чего-то конкретного, а не всего сразу». В тот момент я подумала о том, как сильно его люблю! Он выслушивал все мои стенания по поводу того, что я не хожу в школу, как другие дети. Однако спустя несколько лет после его смерти я осознала, что вместе с этим избежала стереотипных ограничений в отношении девочек. И понимание, что без любящего и внимательного отца моя жизнь сложилась бы совершенно иначе, тоже пришло, когда его уже не было в живых. А когда я увидела женщин, которых привлекали сдержанные, надменные, а иногда и жестокие мужчины, я начала понимать, что, будь у меня такой отец, подобные качества в мужчине казались бы мне неизбежными и даже привычными. Но привычной мне была только доброта.

Для моего отца воспитывать ребенка означало смотреть вместе фильмы, которые нравились ему, даже если они совершенно не подходили для детей; покупать неограниченное количество мороженого; укладывать меня спать, когда я сама этого хотела и когда уставала; и ждать в машине, пока я сама выбираю себе одежду. Продавцы были в шоке, когда видели шести-восьмилетку с деньгами, делавшую собственный выбор, результатом которого было невероятное удовлетворение от покупок вроде красной шляпы «для взрослых», пасхальных туфель с «живыми кроликами» и ковбойской куртки с бахромой.