Моя жизнь. Записки суфражистки

Остановившись далее на новой и более агрессивной тактике, я продолжала: «Наше движение, господа, подвергается сильной критике. Всякий раз, когда антисуфражисты – члены правительства – критикуют женское милитантство, они напоминают мне хищников, приближающихся к кротким домашним животным, которые, спасаясь от смерти, оказывают отчаянное сопротивление. Критика со стороны людей, не колеблющихся приказывать армиям убивать и резать их противников, не колеблющихся натравливать в собраниях партийную чернь на женщин, – эта критика не звучит искренне. Затем, я получаю письма от людей, которые говорят мне, что они пламенные суфражисты, но что они не одобряют формы, принятые в последнее время милитантским движением, и умоляют меня убедить членов нашего союза не шутить с человеческой жизнью. Господа, если когда-либо милитантки шутили с человеческой жизнью, то только со своей собственной, а не с чужой, и я заявляю здесь, что никогда раньше ЖСПС легкомысленно не подвергал опасности человеческую жизнь, не будет делать этого и в будущем. Мы предоставляем это нашему врагу. Мы предоставляем это мужчинам. Не такова манера женщин. Нет, даже в сфере политической деятельности милитантство, подвергающее опасности человеческую жизнь, было бы неуместно. Существует нечто, о чем правительства заботятся гораздо больше, чем о человеческой жизни, – это неприкосновенность собственности, и мы будем бить врага, угрожая собственности. Отныне женщины, которые согласны со мной, будут говорить: «мы не обращаем внимания на ваши законы, милостивые государи, мы ставим свободу, достоинство и благополучие женщин выше всех подобных соображений, и мы будем вести дальше эту войну, как вели ее до сих пор; и тот вред собственности или ее уничтожение, которые будут при этом произведены, нельзя будет поставить нам в вину. Вина будет лежать на правительстве, которое признает справедливость наших требований, но отказывается удовлетворить их; не имея перед собой доказательств, как оно заявило нам, предъявлявшихся правительствам прошлых времен, что требующие свободы серьезно предъявляют свое требование».

Я приглашала присутствовавших на собрании женщин последовать за мной в этой новой боевой тактике и снова напомнила им, что женщины, сражающиеся в рядах суфражистской армии, призваны выполнить великую миссию, величайшую из миссий, когда-либо стоявших перед миром, – миссию освобождения половины человеческого рода и спасения, благодаря этому освобождению, другой его половины. Я сказала им: «будьте милитантками каждая по-своему. Те, кто может проявить свое милитантство появлением в Палате Общин и отказе уйти оттуда, не получив удовлетворения, – как это мы раньше делали, – пусть делают это. Те из вас, кто в состоянии свое милитантство проявить выступлением перед партийной чернью на собраниях, устраиваемых министрами, чтобы поставить им на вид их измену своим принципам, – делайте это. Могущие выразить свое милитантство участием в нашей противоправительственной работе при дополнительных выборах, пусть делают именно это. Могущие пойти на битье стекол, – пусть бьют стекла. Наконец, те из вас, которые могут идти еще дальше и готовы нападать на идол собственности так, чтобы правительство поняло, что собственность подвергается серьезной опасности, благодаря вопросу о женском избирательном праве, как это было во время чартистского движения, – пусть делают это. И последнее мое слово обращаю я к правительству: я подстрекаю настоящее собрание к возмущению. Я говорю правительству: вы не посмели арестовать вождей Ульстера за их подстрекательство к возмущению. Арестуйте меня, если смеете, но если вы осмелитесь, говорю вам, что пока те, кто подстрекал в Ульстере к вооруженному восстанию и убийствам, будут находиться на свободе, вам не удастся держать меня в тюрьме. Пока мужчины-мятежники – и избиратели – находятся на свободе, до тех пор мы не станем сидеть в тюрьме, – все равно, в первом разряде или не в первом».