Моя золотая Бенгалия

Неподалеку от центра города, где есть надежда что-нибудь заработать, часть тротуара своей территорией делают разместившиеся семьи бездомных. На тонком куске материи (или прямо на асфальте) люди спят, прикрывшись рваной одеждой. На них надето тряпье. Днем, растянувшись прямо на тротуаре,' дремлют, попрошайничают или бегают голые, отощавшие детишки, которых у таких семей предостаточно. Один или несколько человек присматривают за ребятишками, охраняют печурку, на которой варят рис. Другого имущества у этих людей нет. Страшно подумать, что человек может родиться на тротуаре и, вероятно, там же проведет всю жизнь. Никто толком не знает, сколько в Калькутте «жителей тротуаров», как их официально называют. Но не меньше чем 800 тысяч. И сколько еще таких, которые живут в хибарах, сооруженных из кусков шифера, жести и картона!

Беженцы из бывшего Восточного Пакистана (Бангладеш), жертвы наводнений и засух, непрерывно пополняли и пополняют число бедняков и нищих Калькутты. Самое ужасное, что к этому социальному бедствию привыкают. Сужу по себе. Сначала меня чрезвычайно раздражало то, что калькуттские власти позволяют людям спать, где тем вздумается, возводить жалкие хибары неподалеку от центра города, рядом с узловыми пунктами строительства метро (первая очередь уже сооружена с помощью Советского Союза), бросать на землю корки бананов и скорлупу кокосовых орехов, справлять свои естественные надобности везде, где придется, только не в местах с табличкой «Private». Потом постепенно я начал осознавать, что органы власти бессильны что-либо сделать из-за нехватки денежных средств. Долго не понимал, почему со всех сторон раздаются призывы не засорять город, а на улицах нет даже урн. Оказывается, бездомные люди их тут же уносят и используют в качестве строительного материала при сооружении хибар.

Только слепой может не заметить ту огромную пропасть, которая пролегла между богатством и бедностью, просвещением и невежеством. Однако верхушка общества в течение веков к этому настолько привыкла, что большинству кажется — иначе и быть не может. Живя в Шантиникетоне, я подружился с одним жителем Калькутты, известным деятелем бенгальской культуры — умным, чутким, безусловно, порядочным человеком. Однажды он пригласил меня поехать в одну из деревень. Не долго думая, я согласился.

Мой друг пригласил трех велорикш (всего было шесть пассажиров), и мы отправились в Шуруй, деревню, где Р. Тагор начал свои эксперименты по улучшению экономики села. Мы провели в ней часа два. Мои спутники — уважаемый деятель культуры, его молодые друзья — студенты колледжа и какая-то дама из Шантиникетона — тщательно осмотрели действительно интересные, хотя и небольшие деревенские храмы, места, связанные с деятельностью Р. Тагора и его отца. Неподалеку люди молотили рис, гнали скот, хлопотали во дворе. Но я заметил, что мои спутники не обменялись с ними ни одним словом.

Сказанное, конечно, не означает, что среди обеспеченных и образованных индийцев нет людей, которые сочувствуют беднякам, самоотверженно борются за просвещение и лучшую жизнь народа.

Когда кончается рабочий день и темнеет (это происходит одновременно), улицы Калькутты на несколько часов заполняются народом, главным образом молодыми людьми, и автобусы, несмотря на то что водители непрерывно подают сигналы, в некоторых местах могут двигаться лишь со скоростью пешехода. В эти часы нагляднее всего видно, каким людским морем является Индия. С 1947 года средняя продолжительность жизни индийцев возросла с 25 до 54 лет. Это достижение, которым страна может заслуженно гордиться. Но рост числа жителей — на 14 миллионов в год — создает почти неразрешимые проблемы. Людей уже теперь слишком много как в деревнях, так и в городах. А их надо прокормить. Быстрый подъем сельского хозяйства практически лишь в последние годы начал несколько опережать рост населения.