Моё чудовище

Он разжал руки, и Бэлле волей-неволей пришлось соскользнуть вниз, отцепиться, чтобы не выглядеть глупо.

– Я не мартышка. И не белка. Хватит меня так называть! Я не ребёнок!

– Вот именно, – подхватил он. – А ведёшь себя, как маленькая. – Вскинул голову, посмотрел на окна и решительно распорядился: – Идём в дом. А то замёрзнешь. Не лето всё-таки.

Глава 29

Это выглядело реальной подставой, когда они оказались в пустой квартире вдвоём. А он-то рассчитывал, что, наоборот, станет проще, что сложнее просто невозможно после того, как Бэлла вылетела из подъезда в шортиках и наспех накинутой поверх рубашки куртке – хорошо, хоть не босиком – и показалась такой невероятно красивой.

Стремительная, лёгкая, длинноногая. Волосы по-прежнему короткие, но длиннее, чем обычно, и никаких до ёжика выбритых висков. Светлые, чуть кучерявящиеся пышные прядки разметались от бега. И Дымов просто впал в ступор и ощутил гораздо-гораздо острее, чем получалось на расстоянии, как он по ней соскучился – невероятно соскучился. А она внезапно оказалась слишком близко, запредельно близко. Их перестали разделять даже миллиметры.

Будь Бэлла ребёнком – без проблем. Но в том-то и дело. Она – не ребёнок, а девушка, взрослая девушка, к которой он неравнодушен, всё так же неравнодушен. Её доступная близость не просто волновала – возбуждала, сводила с ума. И Дымов поначалу воспринял, как самое естественное, как должное, почувствовав её губы своими. Поймал их, сжал, но, спустя несколько секунд опомнился, взял себя в руки. Ему даже удалось сделать вид, будто ничего особенного не произошло или оказалось всего лишь игрой, ещё и убедить в этом себя.

– Белка, ну что ты как мартышка? Слезай.

Она обиделась: и на «мартышку», и на «Белку», и даже заранее на «ребёнка», будто ещё раз подтвердив его мысли. А Дымов, с надеждой глянув на горящее тёплым жёлтым окно, распорядился:

– Идём в дом.

Не только беспокоясь о том, что Бэлла может замёрзнуть – у неё коленки голые, а на дворе тридцать первое декабря, пусть даже особое, питерское. А ещё и потому, что там Марьяна, а её присутствие, как гарантия – больше не случится никаких глупостей.

Но вот как раз хозяйки-то дома и не оказалось. Дымов понял это, наверное, спустя всего лишь минуту, войдя в прихожую, пристроив сумку с вещами на тумбе для обуви, а куртку на вешалке.

В квартире было слишком темно и тихо, в обеих комнатах не горел свет, только на кухне. Но даже находясь там, нельзя не услышать стук закрывшейся двери, их шаги и голоса, шорох переставляемых вещей.

– А-а… Марьяна где?

Дымов надеялся, до последнего надеялся, что она просто слишком занята, поэтому и не смогла сразу выйти. Но Бэлла тут же в пух и прах расколотила все его надежды.

– А зачем она тебе? – поинтересовалась чуть насупленно, а потом добила весьма откровенным и прямолинейным: – Ты ехал к ней, не ко мне?

– К вам, – поправил Дымов с напором. – Так где она? – Может, он зря загонялся, и Марьяна просто куда-то отправилась ненадолго, например, в магазин или прогуляться. – Когда вернётся?

Бэлла дёрнула плечами и заявила:

– Приблизительно через неделю. Или чуть раньше.

Чё-орт! И вырвалось, непозволительное и неоднозначное:

– Ты что, специально её спровадила?

– Нет. Совсем нет, – возмутилась Бэлла. – Я тут вообще ни при чём. – Сообщила многозначительно: – Между прочим, у неё сейчас судьба решается.

Они так и торчали в прихожей возле вешалки. Наверное, Дымов просто желал оставаться поближе к двери, ведь делать вид, будто он совершенно невозмутим и спокоен, становилось всё труднее. И всё-таки он держался – усмехнулся, произнёс иронично:

– Вот чего ты городишь? Какая судьба?

– Её собственная. Дальнейшая, – поучительно выдала Бэлла, а у него в который раз слов не хватило, только и получилось привычно воскликнуть:

– Белка! – Он тут же осёкся, попытался исправиться: – То есть, Бэ…

Но она перебила на полуслове.

– Ладно, Белкой можно, – разрешила благосклонно.

Вот же… заноза. Ещё и крутилась совсем рядом, словно нарочно дразнила.

О чём он вообще думал, когда решил приехать? Что будет легко? Находиться поблизости и даже не прикоснуться, когда больше всего хотелось обхватить, притянуть, прижать, ощутить наконец-то по-настоящему, что вот она, здесь, с ним, а не просто в мыслях. Живая, беспокойная, вредная, непохожая ни на кого. И Дымов опять вернулся к спасительной нейтральной теме.

– Так что там с Марьяной? Почему она вдруг куда-то сорвалась, когда я пообещал приехать?

– Да я же сказала, – со значением напомнила Бэлла. Почему у него возникало впечатление, что сейчас она делает всё расчётливо и нарочно? – У неё судьба решается. Она, может, скоро замуж выйдет. Если сейчас всё срастётся, и она сумеет наладить отношения.

– С кем? С женихом?

– Нет, – возразила она с такими интонациями, будто Дымов совсем глупенький и элементарных вещей не понимает, пояснила подробно: – С ним она давно наладила. С его сыном. Они поехали втроём встречать новый год и кататься на горных лыжах.

– И сколько ему?

– Кому? Если жениху, то где-то тридцать восемь. А если его сыну, то десять.