Моё настоящее имя. Истории с биографией

Больше я его никогда не видела.

Никогда и никому я об этом даже не рассказывала, а сейчас дожила до такой возрастной границы, когда могу рассказать и эту грустную историю моего взросления.

Года через два после того суда, когда Юра получил свой срок, у меня начался мой первый настоящий роман с рыжеватым мальчиком, моим ровесником. Юрой он не был… За первые две недели оба мы из невинных телят стали талантливыми любовниками, очень быстро прошли всю эту камасутрую науку и едва не поженились.

Роман длился год, это был девятнадцатый год жизни. В тот год мы оба провалились на экзаменах в университет – он на мехмат, а я на биофак, – в перерывах между объятьями готовились к следующему рывку. Полная телесная гармония, но при этом его одолевало большое душевное беспокойство: нет, не я тебе нужен. Я тебе не подхожу! Тебе нужен Юра Тайц.

Никакого такого Юры я не знала и, уже почти собравшись за этого рыжеватого замуж, поехала в Коктебель. Там на писательском пляже познакомилась с Юрой Тайцем. Он и вправду подошел. Своего предшественника Юра превосходил по многим статьям: сразу после окончания школы поступил в самый притягательный для умных мальчиков вуз, в физтех, был без пяти минут мастером спорта по боксу, ходил в джинсах, купленных у фарцовщика с Плешки (кто не знает, что такое Плешка, пусть и дальше не знает – это уже история).

В то время еще не все знали, что без джинсов никакой человек не мог считаться состоявшимся… и был он не рыжеватым, а интенсивно, мощно и решительно рыжим.

За него я и вышла замуж. Мелькнувшее в детстве имя наполнилось замечательным содержанием.

Прожили мы с Юрой пять лет, так и не догадавшись, что регистрация в загсе не сделала наши отношения браком.

Я очень его любила, но ушла от него из детской честности: он к тому времени уже вовсю делал свою яркую карьеру, уплыл в кругосветное плавание на исследовательском судне, что было совершенно неправдоподобно по тем временам…

Какие мелкие и незначительные обиды меняют жизнь! Накануне отплытия у Юры завелся платонический, как он говорил, роман. В ту пору этот роман был и вправду платоническим. Юра общался с нашей приятельницей, ездил к ней на дачу, я несколько нервничала, он же объяснял мне, что эта искусствоведческая девица весьма интеллектуальна и ему с ней интересно. Это было обидно: получалось, что моего мужа не устраивает мой интеллектуальный уровень. Словом, он уплыл в кругосветку, оставив меня в довольно подавленном состоянии.

Год шел шестьдесят восьмой. Вообще-то я тоже была девочка в полном порядке: окончила университет по кафедре генетики, меня взяли стажером в Институт общей генетики, и все было так интересно, так остро, так захватывающе. Среда – лучшая советская тех лет: молодые генетики, подхватившие из рук прежде гонимых стариков эту самую увлекательную науку с дрозофилами, их мутациями и открывшимся невероятным горизонтом. На этом горизонте появился молодой аспирант, с которым я отлично растоптала свою обиду на плавающего в южных морях мужа, уехав с этим аспирантом в Ялту, на скромное Черное море. Письмо от Юры с острова Святой Елены пришло в день моего отъезда, но почтовый ящик я открыла, только вернувшись из поездки. Письмо было прекрасным. Он понял, что глупо себя вел перед отъездом, как ему стыдно и прочее, прочее…

Я же оказалась в безвыходном положении: скрыть от мужа свое приключение я не могла как честная женщина, и рассказать ему тоже невозможно, потому что точно знала, что он мне этого не простит… И я ушла от него. Из честности. Как, впрочем, ушла десять лет спустя и от этого аспиранта, родив с ним двух сыновей. Для полноты картины не могу умолчать: с интеллектуальной искусствоведкой Юра прожил года два…

Молодой аспирант стал моим вторым мужем и отцом моих детей. Задержавшаяся почта решила мою судьбу: получи я это письмо за несколько часов до отъезда, ни в какую Ялту ни с каким аспирантом я бы не поехала, а понеслась бы встречать Юру в Одессу, куда после трехмесячной кругосветки вернулось его исследовательское судно. И дети мои скорее всего были бы Юрьевичи…

Умер Юра очень рано, в тридцать шесть лет. Последнюю ночь Юры я провела с ним в больнице, в очередь с его последней женой и последней любовницей.

Аминь.

Аспирант, отец моих сыновей, давно уже профессор расставшейся со мной генетики, после нашего развода женатый уже не помню в какой раз, изредка звонит по телефону. Иногда встречаемся. На свадьбах и похоронах.

Сегодня я могу сказать, что тогда про любовь я мало что знала. Большая, может быть, великая любовь – не моя – была показана мне в мои школьные годы, притом от завязки до финала. Это была мамина любовь к Борису и его любовь к ней. Десять лет они переглядывались по утрам, идя противоходом – оба шли пешком на работу, она от Каляевской на Солянку, а он на Каляевскую от Пушкинской площади. Десять лет он стеснялся к ней подойти, считал, что она слишком молоденькая. Как выяснилось позже, они были ровесниками. Подошел он к ней на одиннадцатом году уличного узнавания.