Моё настоящее имя. Истории с биографией

Не знаю одного – придет ли на мои похороны Андрей или уйдет прежде меня. Я бы хотела, чтобы прежде ушел он, потому что ему одному будет бездомно. Может, я преувеличиваю свою роль и преуменьшаю его бесстрашное одиночество и самодостаточность.

В гробу я буду прилично выглядеть – лучше, чем за неделю до смерти. А про Андрея и говорить нечего: лицо его просто благородная бронза и нет в нем ничего лишнего.

Потом накроют столы в кафе “Март” или в каком-нибудь другом дружеском месте, и про меня будут говорить одно только хорошее, а я, если будет такая возможность, буду посматривать на вас, радоваться вашим словам и вашей преданности и любви даже еще больше, чем радовалась этому при жизни.

Аминь.

И главное, самое главное – откроют мне наконец

мое настоящее имя.

Истории с биографией

География детства

Моя бабушка рассказывала мне об Институтской улице в Калуге, где жила в детстве, об антоновских яблоках, которые хранили на чердаке, в соломе, о запахе, которым был наполнен весь дом, о частной гимназии госпожи Саловой, где она училась. Мама вспоминала о своей 110-й школе в Мерзляковском переулке, о катке на Патриарших, куда бегали по вечерам, и эти рассказы стали и моими воспоминаниями “второго порядка”, если можно так выразиться. До Калуги я так и не доехала и не удосужилась взглянуть на провинциальный город, где прошли отроческие годы бабушки, а мамина 110-я школа переехала. Памятник погибшим выпускникам школы – все до единого мальчики из маминого класса погибли в войну – стоит возле новой школы. Сваял скульптор Митлянский, тоже фронтовик, окончивший эту школу в 1941 году, несколькими годами позже мамы. Он-то и был единственным, кто выжил…

Семья наша, в ее московский период, начавшийся в 1917 году, обитала на севере Москвы. Первое жилье – половина дачи в Петровском парке, куплена была за полгода до революции. Там в 1918 году родилась моя мама. По соседству с Петровским путевым дворцом…

В тридцатые годы жизнь моего отца тоже была связана с этим районом: когда его отца, моего деда, арестовали, отец бросил школу и пошел работать в метрострой. Работал на строительстве станции метро “Динамо”.

В те времена этот район уже стал настоящей Москвой, а не пригородом с дурной репутацией. Дача – после того как семья деда переехала сначала на Садовую, а потом на Каляевскую – еще долго стояла, а потом развалилась. Поблизости была Нижняя Масловка, где долгие годы была мастерская моего мужа, Андрея Красулина. Последняя квартира выселенных с Каляевской моих бабушки с дедом была на Башиловке, все это на одном пятачке, на севере столицы.

Мои переезды с Каляевской на Новолесную, и последний, к метро “Аэропорт”, вблизи бывшей дедовой дачи, все были по северу нашего города.

География моего детства – Каляевская улица. Бывшая Долгоруковская, несколько десятков лет она жила под этим именем – в честь террориста нежной и поэтической души Ивана Платоновича Каляева. Сейчас она снова стала Долгоруковской.

Имя Ивана Платоновича Каляева осталось в истории, а про убитого им великого князя Сергея Александровича забыли… Впрочем, имя Каляева тоже ушло из московской топонимики. А стихи этот поэтический человек писал совсем плохонькие.

Упиралась Каляевская улица в станцию метро “Новослободская”. Прекрасно помню открытие станции в 1952 году и острое впечатление от разноцветного искусства: витражей с орнаментами, серпами, молотами и гербами. В пяти минутах от дома – Миусский сквер.

С годами расширялся ареал моего распространения – в те годы дети рано начинали путешествовать по Москве, теперь таких малолеток вообще не выпускают одних на улицу. Мы с подругами совершали дальние путешествия на каток в сад ЦДКА, бывший Екатерининский, в кинотеатр “Экран жизни”, добредали до Савеловского вокзала, мимо Бутырской тюрьмы. Туда ходил трамвай. Однажды я видела, как трамвай задавил деревенскую женщину в тулупе. Засело накрепко в детской памяти: распахнувшийся тулуп, ободранные ноги… лица не видно. Первый мертвый человек, своими глазами увиденный. Незнакомый.

Еще были Селезневские бани, полные голых женщин с шайками в зыбком пару. Но туда меня не часто водили, только когда колонка в бабушкиной квартире ломалась. В бабушкиной коммуналке сохранилась ванная комната, там стояли старинная на львиных лапах ванна и фарфоровый умывальник в мелких трещинках по розовым хризантемам. Такого ни у кого не было!

Двор был полубарачный, но с несколькими полуприличными домиками в обширном дворовом пространстве. Настоящие бараки находились метрах в трехстах, ближе к 4-й Тверской, к Миусам, назывались они Котяшкина деревня. Мне туда ходить не разрешали, но они притягивали своей запретностью.

Какие чудесные блуждания, расширение маленького мира и изменение масштабов! Немного страшно было заблудиться, но отчасти этого и хотелось: пережить еще и еще раз ужас (а вдруг я заблудилась навсегда?), а затем и счастье узнавания родной местности; до сих пор люблю заблудиться в незнакомом городе, правда, теперь уже с картой в руках…