Моё собачье дело

Я-то не понимала решительно ничего, но тем не менее внимательно слушала и пыталась запомнить как можно больше незнакомых слов, чтобы потом детально все доложить сеструхе. Не подумайте, что мне сильно важно было ее мнение по этому поводу (которое обычно все равно отсутствовало), просто тогда я сама могла лучше переварить услышанное. А в том, что обсуждаемый вопрос в данный момент был важным, у меня сомнений не оставалось.

— Ну это еще надо обдумать, но какую-нибудь ерунду, которая всем нужна, — смутился Никуся. — Жвачки или что-то подобное.

— Ты хочешь раскрутиться на дорогих жвачках? — искренне недоумевал папа.

— Мне звацки не нузны! — крикнула Сашка, оторвавшись от своего единорога.

— У тебя и денег нет, чтобы их купить, — отрезал Никуся.

— Мальчик мой… — начала мама, но Никуся совсем разошелся и хлопнул ладонью по столу, так что чашки и тарелки задребезжали.

— Да постойте же вы! Я еще не договорил!

Мама с папой снова перебросились испуганными взглядами, и мне показалось, что, несмотря на содержание разговора, в доме как-то совсем похорошело. Сеструха в коридоре перевернулась с бока на спину и заерзала, постанывая и подрыгивая лапами.

— Остановился я совсем на другом! — чуть не кричал взъерошенный Никуся.

— У нас же есть собаки! — От неожиданности меня всю передернуло. — Они весь день ничего не делают, просто на диванах валяются! Могут и поработать!

Да, он действительно так сказал! Хотя, поверьте, мне до сих пор трудно повторять эти жестокие слова. Это мы-то ничего не делаем! Что говорить, сложно, конечно, когда ты днями и ночами трудишься в поте лица, так сказать. Лаешь на приближающихся неблагожелателей, защищаешь территорию, вылизываешь пол и т. д. и т. п. — что я тут буду хвалиться? — а потом тебе ни с того ни с сего вот такое выдают. Тяжко и несправедливо.

— И кем они будут работать? — в один голос спросили мама с папой.

Слава богу, хотя бы они выразили изумление.

— Я заметил, — Никуся совсем разнервничался и вскочил на ноги, — я заметил, что они воют под дудку. Если просто дуть в дудку, они не могут сдержаться и начинают выть!

Это было правдой. С тех пор как Никуся обнаружил эту закономерность, он злоупотреблял своим знанием довольно часто. В каком-то смысле это была наша собственная вина, так как можно было постараться и не выдавать свои дикие инстинкты. Но, с другой стороны, на то они и инстинкты, что ничего с ними не поделаешь. Для меня самой это было новостью, что, оказывается, мой внутренний волк не так уж глубоко запрятан под гладкой оболочкой домашней собачонки. Когда я впервые услышала завывающие звуки, доносящиеся из детской, я подумала, что меня сейчас разорвет на части. Дудка выла как будто во мне, в моей грудной клетке, и зазывала кинуться с ней навстречу полнолунию и необузданной свободе. «Понеслись! — криво свистела дудка. — Понеслись со мной по вольным ветрам и сырой земле к той скале на краю леса, откуда ты взлетишь прямо в звездное небо! Пой со мной эту дикую песню! Прославляй горячее звериное сердце, бьющееся в тебе!» Я отчетливо почувствовала, что если сейчас же не дам воли своему внутреннему голосу, то меня просто разнесет, так что я встала и затянулась в упоительном вое. Мгновенно зов природы подхватила и сеструха откуда-то снизу, из оврага, как мне теперь виделось.

Выли мы хорошо. Так хорошо, что невозможно было перестать. В конце концов мне шмякнули тапком по голове, и я поперхнулась собственными слюнями.

— Вы что, с ума сошли? — улыбаясь во весь рот, поинтересовался Никуся. — Хватит уже концерт устраивать!

И мы перестали. Но почти неуловимое чувство приятной дикости и запах сырого мяса сопровождали нас еще некоторое время. У сеструхи и вовсе немного сносило крышу, и, когда я подходила к ней, она скалилась на меня, готовая броситься и впиться мне в шею. Но я видела в ее сузившихся зрачках оттенок бешенства и не обижалась. Потом Никуся не раз устраивал себе и соседям такие «концерты», как он назвал наш полет души, старательно избегая слушателей в виде мамы и папы.

— И что дальше? — почесал усы папа. — Ну и что, что воют? Хотя я, кстати, обещал соседям, что у них не будет никаких неудобств от того, что у нас…

— А то, что они могут выступать! — перебил его Никуся. — Мы будем стоять с ними на улице и показывать собачьи концерты, оперы практически!

— Собачьи оперы… — сухо повторил папа и глубоко задумался с несчастным видом.

Мне не терпелось узнать, что такое «выступать», и я не сдержалась и, поскуливая, стала виться у маминых ног. Сдавалось мне, что во всем этом деле кроется нечто неладное. А сеструха все сопела на подстилке в блаженном неведении.