Моё собачье дело

Я знала, что год — это тот промежуток во времени, в течение которого по разу приходили и уходили весна, лето, осень и зима. Но мне было непонятно, почему мама так убивалась по этому поводу. Уж, наверное, ей было известно, что за каждой зимой неизменно снова наступает весна. Мама затянула меня к себе на колени и уткнулась мне в загривок.

— За каждой зимой наступает весна, но не за каждой ночью наступает день, — произнесла она загадочно, словно прочитав мои мысли. Я вывернула шею и попыталась заглянуть ей в лицо, но мама смотрела на земляную кучку с камушками. — Время — странная штука, — продолжила она тихо. — То месяцы несутся со скоростью света, то секунда длится дольше десятилетия. Но, как ни крути, ваша жизнь будет несравнимо короче нашей. Разве это честно?

Наконец я начала догадываться, о чем она говорила. Я постаралась представить себе полюбившуюся до глубины души мышь, чтобы понять мамины чувства, но это было сложно. «Наверное, это очень страшно — любить кого-то, о ком ты заранее знаешь, что он вскорости покинет тебя?» — хотелось мне спросить маму, и вдруг мне стало до боли жалко и людей, и саму себя, и сеструху, и того, кто лежал во влажной земле в углу сада. Все мы были узниками нечестности временного устройства жизни. Стрелки наших часов шли с разной скоростью, то отставая, то нагоняя, а иногда и вовсе расходились в разные стороны.

— Это нечестно, — повторила мама со стеклянным взглядом. — Почему нельзя взять и распределить время, отведенное на всех жителей земли, на всех поровну?

Я подумала о тьме-тьмущей насекомых и прочей мелкой твари и о том, что средняя продолжительность жизни, учитывая всех без исключения существ, сократилась бы до не очень значимых размеров. Пока я мысленно выбирала достойных участников во временной лотерее, мама снова расплакалась. Видно, она и сама поняла, что в ее мечтах что-то не складывалось нужным образом. Сидеть на покачивающейся маме было неудобно, но пора было начать сеанс канистерапии, так что я повернулась к ней передом, выбрала позицию получше, положила голову рыдающей хозяйке на плечо и закрыла глаза.

Что есть, то уже есть навсегда, говорила я про себя, потому что по-другому говорить я не умела. Люди слишком глубоко увязли в их конструкции времени и не понимают, что, когда им кажется, что секунды длятся десятилетия, то им это не просто кажется. Эти секунды длятся не десятилетия, а целую вечность. И что есть, то уже есть, и будет снова и всегда. Так что не плачь, хозяйка, говорила и говорила я без устали, не плачь, не плачь. Когда кто-то приходит в семью, то он уже больше не уходит. Семья есть семья, и будет сейчас и снова, и всегда. Слова и мысли складывались во мне в песнь и кружились, кружились. Сейчас, и снова, и всегда. Сейчас, и снова, и всегда. Не плачь, не плачь…

И она перестала плакать. Она погладила меня еще раз, опустила на землю, улыбнулась мне и легким шагом пошла в дом, из которого доносились голоса детей, требующих мороженого. Я стояла и смотрела ей вслед. Вечерело, и птицы звенящими песнями провожали свет.

И вдруг я ясно почувствовала, что рядом со мной кто-то стоит. «Приятно познакомиться, — раздался незнакомый, но не чужой голос в моей голове. — Вижу, все идет своим чередом. В какой-то момент она снова заплачет, так что присмотри тут за ними за всеми до поры до времени, друг». Я кивнула.

Некоторое время мы так и стояли бок о бок и смотрели на зажегшийся свет в нашей гостиной. Потом я почувствовала, что где-то внутри сеструха, давно уже покинувшая свое место под горкой, начала по мне скучать. «До встречи», — сказала я, и еще пока шла по саду, мой знакомый незнакомый снова исчез.

Ну вот и все, дорогие мои. Можно мне назвать вас моими дорогими? Если вы дослушали мои сумбурные повествования до самого конца, то вы, несомненно, очень дороги мне. Может, вы пару раз посмеялись или взгрустнули вместе со мной, а это совершенно точно делает нас друзьями. Ведь если вы меня поняли, значит, мы друзья! Если же вы домучились до этой страницы и теперь грязно ругаетесь, жалея зря потраченного времени, то приношу вам мои искренние извинения. Я всего лишь некогда приютская собака, которой не терпелось поделиться своими переживаниями с миром.

Обычно в конце говорятся всякие благодарности, правильно? Я думаю, после прочтения моего рассказа и так должно быть понятным, кому я благодарна. Покровитель дворняг, блаженной безрассудности и неоднородного времени устроил мою судьбу наипрекраснейшим образом. Вопреки всем дождливым дням и стальным ветрам, пронизывающим мрачные периоды этой жизни.

Но одно мне все же стоит сказать перед тем, как мы с вами попрощаемся до поры до времени.

Мне хотелось бы обратиться к… к своей сеструхе. К сестре родной, к сестренке. Полагаю, иногда могло показаться, что отношение мое к тебе снисходительно или пренебрежительно. Но, поверь, это все любя. Любя. Люблю я тебя до слез, сеструхенция ты моя ненаглядная!

Все.

Занавес.