Моё собачье дело

— Я пошел спать, — сказал он и предоставил Сашку макаронам.

Не спал он, правда, еще долго. Ночью, проходя мимо детской, я увидела пробивавшийся из-под двери еле уловимый свет и, ткнув в нее носом, осторожно вошла.

Никуся сидел за столом около окна, в которое светила луна, и увлеченно строчил что-то в тетрадь. Под Сашкино сопение я тихо удалилась и пошла вниз ждать папу, который все никак не появлялся. Мама сидела в темноте на кухне с телефоном в руках и, кусая губы, смотрела в окно. Я пыталась как-то отвлечь ее, тыкаясь в ее ноги и виляя хвостом, но она была погружена в свои мысли и только проронила на мою морду несколько заблудившихся слезинок.

Уже ближе к середине ночи послышался знакомый звук мотора и колес, и на мамино бледное лицо коротко упал свет фар. Тогда она наконец встала, потерла верхней стороной запястья глаза и беззвучно взбежала по лестнице.

Как известно, бессовестной заре наплевать на бессонницу и ночные рыдания, и на следующей день неумолимо настало утро. Папа, легший спать позже всех и к тому же почему-то на диван — видно, соскучился по нему, — вскочил с первым звоном колоколов и, не завтракая, решил вывести нас погулять. Мы с сеструхой, конечно, напряглись. Папа еще ни разу не вызывался с нами гулять, и заподозрить в таком случае что-то неладное было совершенно естественно. Заметив наше стыдливое замешательство, папа нахмурился.

— Думаете, я вас обратно в приют отправлю? — спросил он сурово, и мы потупили взгляд, потому что именно это мы отчасти и думали. — Не отправлю, не отправлю, — как-то злобно успокоил он нас. — Хотя думаю, что теперь такие времена наступают, что там вам было бы лучше. Пошли!

И он отворил дверь, через которую тут же вполз влажный, как слизняк, мороз. За ночь так резко похолодало, что у меня возникла мысль, что погода, как и стены дома, отражает настроение людей. Сеструха чихнула мне в шею и прижала уши, но я немного расслабилась. Хотелось верить, что папе все-таки не придет в голову отыгрываться на наших несчастных душах. Он прицепил нас к поводкам, и две ноги и восемь лап ступили на покрытую инеем траву.

За завтраком царило некое полумолчание, учитывая Сашкин лепет. Тихо, почти что про себя, она вела нескончаемые переговоры с маленьким плюшевым единорогом, понимающе прислушивающимся к каждому ее слову. Сначала речь шла о слишком горячем какао и каком-то вредном мальчишке в детском саду, и остальные хлебали кто что из своих чашек, толком не вникая в беседу с единорогом. Но спустя некоторое время я заметила, что мама с папой испуганно смотрят на все щебетавшую дочурку, и тоже навострила уши.

— Ну канесна, у тебя будет клаватка под мастом, — втолковывала Сашка озабоченному единорогу. — Я падвесу ее в самом класивом месте. Не плачь!

Единорог-то, по всей видимости, как раз не собирался плакать, а вот насчет мамы я не была уверена. Глаза ее мигом покраснели, а губы задрожали. Папа подавился своим кофе и закашлялся.

— Нам не придется жить под мостом, — вдруг раздался на удивление бодрый Никусин голос.

— Воробышек ты мой, да кто же тебе сказал… — жалобно начала мама, но Никуся энергично покачал головой.

— Нет, послушайте! Я всю ночь думал и много чего придумал! Если только достаточно хорошо поразмыслить, то в голову приходит куча возможностей зарабатывания денег!

Папа схватился за голову, а мама простонала.

— Господи, до чего мы детей довели? — в полном отчаянии спросил папа, обращаясь в никуда.

— Никуся, никто не собирается переезжать под мост! — схватилась мама за худенькую ручку сына. — Вы вообще не должны думать о том, как нам…

— Да что ж вы меня не слушаете-то? — не на шутку разозлился Никуся и вырвал свое запястье из маминой хватки. — Сашка, может, и не должна ни о чем думать, а я уже думал, так что можно и послушать!

Мама с папой впервые со вчерашнего дня посмотрели друг на друга и горько вздохнули. И тут стена рядом с ними как будто проснулась, потянулась, отряхнулась и немного — совсем чуть-чуть — потеплела. Я радостно посмотрела на сеструху, чтобы убедиться в том, что не я одна внимала эмоциям дома, но та дрыхла под лестницей на подушке, видимо, сильно измотанная нервной утренней прогулкой.

— Сначала я думал о том, что мы могли бы продать, но посчитал, что если продать все-все, кроме самого необходимого, то хватит всего-то на несколько месяцев. Это, конечно, если сам дом не продавать, — продолжал Никуся, почему-то покраснев на последних словах. — Да и не совсем понятно, кто все это купит. Потом я думал о каком-нибудь бизнесе. — Тут папа выпучил глаза и открыл рот. — Можно было бы покупать что-нибудь дешевое в больших количествах и продавать дорого.

— И что, например? — мрачно спросил папа.