Именно это и собирался выяснить Герман, направляясь к дверям университета. Хотелось увидеть своё синеглазое сокровище не в сумраке ночи, не с полусонным взглядом утром, а днём. Вывести на разговор, заставить сказать причину волнения.
С трудом нашёл место для парковки, тут же набрал номер Ярины, но та ответила с третьего раза, заставив его поволноваться. Куда, спрашивается, запропастилась? Будь на месте Ярины любая другая — уже бы развернулся и уехал. Он не мальчик на побегушках, не сопливый малолетка — вздыхать под дверями прекрасной дамы. Ждать, нервничать — не его история. Оказалось — его. Ждёт. Нервничает. От переживаний и напряжения суставы будто сводило судорогой.
— Я не могу сейчас разговаривать, — буркнула Ярина в трубку.
У Германа дыхание спёрло. Это ещё что значит?
— Ярина?
— Правда не могу, — проговорила та скороговоркой, сбросила звонок, а потом и вовсе отключила телефон.
Твою мать! Твою мать! Да что же происходит-то?! Ничего хорошего в голову не шло, вообще ни одного нормального варианта. Возвращение заблудшего Царевича Елисея, чтоб его черти драли, в родные пенаты, поближе к любви всей жизни — было самой безобидной из версий.
Обернулся резко на стук в окно, повернулся на звук. У автомобиля стояла Лана-Светлана собственной персоной. Коротенькая шубка из меха а-ля натурального, джинсы, обтягивающие толстенький зад. Девчонка выразительно смотрела и показывала жестами, чтобы Герман открыл дверь.
— Чего тебе? — рявкнул Герман. Церемониться настроения не было, да и перед кем? Томной смесью Винни-Пуха и лягушки?
— Яру ждёшь?
— Ярину!
Ярину! Ярину, а не Яру, Ярочку, Рину, Ину. И не зайчонка, не лягушонка, не сраного котика, а Я-ри-ну!
Отчего-то вспомнилось, как Нина в попытках социализировать подопечную в новых условиях, устроила пятнадцатилетие в загородном доме. Позвала всех одноклассников, потенциальных приятелей, случайных знакомых. Хоть с кем-то девочка должна была найти общий язык, хоть с кем-нибудь…
Тогда какая-то дурная малолетка — сопля, обвешанная брендами и бриллиантами, высмеяла имя Ярины, заявив, что нормального человека в честь контрацептивов не назовут.
Случилось это при Германе, он зачем-то заехал домой, а там стадо аниматоров, три вагона воздушных шаров, служба кейтеринга, галдящие подростки и бледная, как моль, невзрачная, сжавшаяся от перепуга именинница.
Герман от неожиданности остолбенел, на мгновение забыл зачем спешил в кабинет отца, повернулся в сторону гогочущих подростков — мысленно он эту шоблу малолетних уродцев назвал иначе, — уставился на «пошутившую» и прошипел сквозь зубы:
— Имя «Ярина» произошло от имени славянского бога солнца и означает «солнечная».
Девчонка в ответ залилась смехом, а Ярина отчаянно покраснела.
— Лучше иметь имя, как у контрацептивов, чем быть их жертвой, как ты, — сообщил Герман малолетке тихо, но чётко, по слогам, вызывая приступ неконтролируемого смеха у тех, кто секунду назад потешался над сиротой, которая пугалась собственной тени.
Некультурно, непедагогично, глупо. Только Марков Герман на аристократическое звание не претендовал, гувернантками не воспитывался, в детях не разбирался, в ближайшие лет десять разбираться не планировал, а из педагогики знал одно — адрес общаги педагогического института, захаживал туда по юности. Ох, и задорные там встречались будущие Марии Монтессори!
— Ярину, — тут же поправилась Лана-Светлана и улыбнулась. — Просто хотела сказать, что её нет. После первой пары за ней прислали водителя — так она сказала. Ярина уехала.
— Водителя? — опешил Герман.
— Не первый раз уже, почти каждый день, — Лана-Светлана назвала марку автомобиля представительского класса.
Вот это новости!
— Я сказать хотела, — быстро пролепетала девчонка у автомобиля, видя, как Герман собирается уезжать. — Можно? — Она показала взглядом на салон.
Герман посмотрел на просящую. Нос красный, щёки румяные, шапку на уши натянула, шея голая. Не греет шубка из Чебурашки…
— Садись, — кивнул он.
Пусть скажет, что собиралась. Между делом Герман к метро подвезёт, глядишь, ему доброе дело плюсом в карму зачтётся. А плюсы ему были нужны, необходимы. Новость о водителе, ежедневно забирающем Ярину из института, вызывала желание эту карму испортить, спалить к чертям собачьим, чтоб восстанавливать было нечего.
— Я должна сказать спасибо! — выпалила Лана-Светлана, едва плюхнулась на сиденье.
— Должна — говори, — витая в своих мыслях, ответил Герман.
— Спасибо! — И пухлая ладошка опустилась прямо на пах Германа, а потом, видимо, для верности, сжала.
Германа будто током шибануло. От неожиданности он сильно ударил по хватающей руке, едва успел остановить себя, чтобы не влепить смачный подзатыльник недоразумению, которое сидело рядом и таращилось на него.
— Я тебя сейчас посредине проспекта выкину, — прошипел он сквозь зубы, прикладывая огромные усилия, чтобы действительно не вышвырнуть пассажирку.
— Но ты ведь не просто так моему папе помог! — завизжала Лана. — А за мою девственность!