Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода

Нафан быстро завоевал расположение фараона, настолько быстро, что тот не успел подобрать других придворных лекарей и Нафан остался единственным. О таком пациенте, как Мернептах, можно было только мечтать. Мнительность его была поистине огромна, и чуть ли не каждый день фараон выискивал у себя новые болезни. А если не придумывал ничего нового, то жаловался на боль в животе, что было неудивительно для такого обжоры, как он. Нафан внимательно выслушивал божественного пациента и уходил готовить лекарство. Придуманную болезнь можно было лечить чем угодно, с одним только условием – отвар или настой должен быть горьким на вкус, ведь в представлении египтян лекарство есть яд для болезни, а яд не может быть приятным на вкус (О, насколько они ошибаются, думая так, ведь существует множество безвкусных и несколько весьма приятных на вкус ядов, но о них известно лишь посвященным!) Дачу лекарства Нафан сопровождал утешительными речами, каковые для мнительного владыки были ценнее всего. Приняв лекарство и выслушав лекаря, уверявшего, что недомогание скоро пройдет, фараон засыпал и просыпался в хорошем самочувствии. Крепкий сон – превосходный целитель для всех, а для мнительных и беспокойных в особенности. В каждое приготовленное для фараона лекарство Нафан добавлял немного настоя из травы, навевающей сон.

Довольный фараон осыпал своего любимого лекаря дарами, высшие сановники Египта считали за честь лечиться у Нафана, его наперебой приглашали на пиры, перед ним заискивали, его расположения искали. Некоторые обращались к нему не как к лекарю, а как к влиятельной особе, способной оказать содействие в том или ином деле. Нафан охотно оказывал подобные услуги, поскольку они хорошо вознаграждались, а ведь только глупец будет отказываться от того блага, которое само приходит к нему в руки. Тем более, что все сановники были рады услужить Нафану, поскольку через него узнавали они о том, в каком расположении духа находится фараон. Отец Мернептаха, Рамсес II, был прирожденным правителем, и те решения, которые он принимал, зависели не от его настроения, а от того, как выйдет больше пользы для Египта. Мернептах же вершил дела, не столько думая о пользе для себя и своей страны, сколько поддаваясь своему настроению. Пребывая в дурном расположении духа, он карал там, где надо было вознаграждать, и не соглашался ни с чем, сколько бы пользы оно ни приносило. Если же настроение фараона было хорошим, то он прощал любую вину, вплоть до измены, и на все просьбы отвечал согласием. Настроение фараона было переменчивым (недаром же он то соглашался отпустить евреев, то снова говорил Моисею «я передумал», и только самые близкие к трону, в число которых входил и Нафан, могли ответить на вопрос о том, стоит ли сейчас представать перед владыкой или лучше немного погодить.

Вот это содействие в делах, невинное и никому не приносящее вреда, и стало причиной удаления Нафана от трона. Верховный жрец бога Ра Римос, главный казначей Варусах и советник Матту, одноглазый горбун с душой скорпиона и повадками змеи, убоялись того, что влияние Нафана превзойдет их влияние, и начали наговаривать на него фараону.

Враги были искушены в интригах и клевете. Они умело использовали против Нафана все обстоятельства, начиная с его еврейского происхождения и заканчивая тем, что у него нет жены. Нафан имел намерение жениться на египтянке из знатного семейства и давно мог сделать это, но все откладывал, говоря себе: «Пусть положение мое упрочится еще крепче, и тогда…» Потом он корил себя за такую оплошность, ведь влиятельная родня могла бы стать ему поддержкой и опорой. А если бы он взял в жены дочь главного казначея Варусаха (мог бы это сделать, если бы пожелал), то наиболее рьяный враг его стал бы его лучшим другом. Возможно, что Варусах так сильно и взъярился из-за того, что ему не удалось сделать лекаря фараона (единственного лекаря фараона!) своим зятем. Но тогда Нафан в самых смелых заветных мечтах своих грезил о какой-нибудь из многочисленных дочерей фараона, и надо сказать, что дерзкие мысли его на этом не останавливались. Вполне могло сложиться так, что Мернептах полюбит своего зятя, умеющего готовить хорошие лекарства, больше, чем кого-то из сыновей своих, и назначит его наследником…

Мечты были такими дерзкими и такими приятными, что аж дух захватывало. «Умный достигает блага на деле, а глупец в мечтах», – говорят египтяне, и они тысячекратно правы. Вместо того чтобы мечтать о несбыточном, надо было обезопасить себя от наветов, а Нафан этого не сделал. Он считал свое положение возле фараона прочным и продолжал считать так даже тогда, когда Моисей начал досаждать фараону, требуя, чтобы тот отпустил евреев в пустыню для совершения молитв и принесения жертв. «Где Моисей и где я?» – думал Нафан. Он сторонился своих соотечественников, общался с египтянами, посещал храмы египетских богов и считал, что он больше египтянин, нежели еврей.