Мокруха

— Ему за нарушение закона руку оттяпали, — поддакнул кто-то из уголовников.

— Лучше Чикатило выписать. Кровосос.

— Приглушите звук! Медведь скурвился. Мы полагаем, он чекистам стучал. Нескольких людей продал. Его все равно на правилку пришлось бы выставлять.

Кот нахмурился. Новость о том, что Медведь втихую сдавал кого-то чекистам, покоробила, но не слишком поразила. Он прекрасно знал, что половина авторитетов исправно выкладывает своих же органам — чтобы свести счеты или откупиться от тюрьмы, чтобы подставить конкурента… Медведь не был исключением.

— Если Медведь скурвился, судьбу его только сходняк мог решать, а не этот… Не по закону.

— Задним числом рассудили. Признали, что Глен право имел. Кроме того, Глен все долги оплатил. И оказал большую услугу. Не говоря уж о том, что человек он правильный. Наведет здесь порядок. Что ты думаешь, Кац? — повернулся Костыль к «банкиру», отвечавшему за общак.

— Мне-то что? Мое дело деньги держать, а откуда они поступают… пусть хоть из Фонда милосердия. Под Батыем ходил. Под Медведем ходил. Теперь под Гленом похожу.

— Как в государстве карусель, так и у вас, воров, — вздохнул Кувалда. — Раньше разве такое было видано, чтобы молокососа, на зоне в шестерках ходившего, на город положенцем поставили?

— Это кто в шестерках ходил? — прищурился Глен, разглядывая Кувалду.

— Нет? Тогда расскажи, как ты с хозяином зоной заправлял на пару.

— А ты, Кувалда, вообще на киче не бывал. Уж не тебе говорить, — отрезал Зверь. — Решено. Положенец — Глен.

— Решено? — Кувалда встал. — Клал я на ваши решения. На ваши толковища. И лизать зад этому задохлику не намерен!

— Да? — удивился Зверь.

— Да. Куда вы лезете, ворюги трамвайные? Ваши времена уходят. На ваши законы молодняк со смехом плюет — уже в изоляторе говорят, что знать не хотят авторитетов. Званиями «воров в законе» с молотка торгуют. Посмешище!

— Не тебе судить.

— А кому судить? Напомнить кое-что из ваших заповедей? Например, вор в законе не должен иметь имущества, работать. А посмотри на своих авторитетов. Все генеральные директора, у всех тачки, дворцы. А ментовская для вас вторым домом стала — как кто что узнает, сразу туда бежит.

— Злобы в тебе много, Кувалда. Ума мало.

— Сморкаться мне на вас всех! Деньги им в общак давай, на которые они по америкам ездить будут и «мерседесы» покупать. А эти деньги тяжелым трудом даются! За них вкалывать надо, а не просто грести лопатой, прикрываясь воровским авторитетом.

— Ты поступаешь неумно, — покачал укоризненно головой Костыль.

— Я под ружье могу полтысячи человек поставить. У меня оружия, как у Дудаева. И я на брюхе должен перед этой шелупонью ползать? Он мне будет говорить, что мне делать, а что нет? — Кувалда сжал кулак мастера спорта по боксу, которым он смог бы убить Глена. — Не бывать такому! Что вы мне сделаете? В войне вы меня не одолеете. Зоной напугаете? Что парням моим там плохо будет? Там сейчас тоже деньги, а не авторитеты правят. Найдем и туда дорогу.

— Не гони волну, — поднял руку Зверь. — Нет так нет. Мы никого не неволим. Все добровольно.

Кувалда встал, ошпарил глазами Глена.

— Ничего у тебя не выйдет. Лучше по карманам лазай, больше заработаешь. Положенец, ха…

Кувалда ушел. Он уселся в машину, которая ждала его за углом. Он ожидал любых подлостей, поэтому привел своих бойцов в состояние боевой готовности. Но никаких сюрпризов не было.

— Кто согласен с Кувалдой? — спросил Зверь.

— Я, — произнес лидер александровской группировки, которая держала небольшой городок-спутник.

— Вали отсюда, не занимай места.

Повисло молчание. Потом главарь «депошников» — группировки, держащей привокзальную площадь и контролирующей расхищение грузов, сказал:

— Общак дело святое. Платить будем. Но чтобы в наши дела кто-то лез… Я своих знаю — на дыбы встанут.

— Правильно, — послышались голоса.

…Уже в машине Глен сказал Зверю:

— Гнилые дела.

— Не так плохо. Кувалда взбрыкнул — и ладно. Остальные готовы тебя принять. Если силу покажешь. Хотя и не сила важна, а напор, кураж. И город твой будет. До тех пор, пока перед Углом норов не решишь показать.

— Что я, волк, что ли, дающую руку кусать?

— Не знаю, Глен.

На следующий день, когда Глен шел к Карине, его взяли. Он не успел даже понять, что происходит, как получил сокрушительный удар в солнечное сплетение, руки заломили за спину так, что в глазах потемнело. Щелкнули наручники. Его втолкнули в «жигуль», тот тронулся с места, резко набирая скорость и с визгом тормозя на повороте.

— Вы кто? — сумел выдавить Глен, когда его дыхание немного восстановилось.

— РУОП, — сказал Норгулин, сидящий на переднем сиденье.

Глен с облегчением вздохнул и тут же начал качать права.

— А за что? Ребра переломали. Я жаловаться буду!

Норгулин обернулся и влепил Глену такую затрещину, что у того только зубы лязгнули.

— Дерьмо всякое еще голос подавать будет.

***