Пора! Пора! Уже нам в лица дуетВоспоминаний слабый ветерок.
Эдуард Багрицкий
ПредисловиеОдин мой друг, тот самый, между прочим,Который выступает в данной вещиИ, кстати, в роли главного лицаНередко мне говаривал, что в миреНет ничего опаснее и тоньше,Чем белые стихи, — недаром ПушкинИх ставил на такую высоту…«Недаром, — он говаривал, — иные,К ладье стиха приладив руль созвучий,Проходят с ним все Сциллы и Харибды,Подстерегающие стихотворцаВ ладьях, тупых и с носа и с кормы.Особенно, — он прибавлял, — опасно,Когда скиталец бороздящий словоНа бесконцовке белоснежных ямбов,И сам при этом обоюдотуп.С катастрофическою быстротоюТогда читающие заключают,Что, собственно, и плыть ему не надо,И груза у него не так уж много,И некуда свой путь ему держать».Боялся я не этого, однако,Но рифма мне понадобится нижеКак лучший способ выразить условностьИ легкую импрессионистичностьТого набега, что предпринял яВ затоны прошлого, в заливы былей,Под парусом художнических чувств,И, так как это всё же не поэма,А лишь рифмованные мемуары,Я вынужден был прозу пригласитьКак доброго редактора, которыйВ одном листе финальных примечанийРаскрыл бы недомолвки и намекиИ неоговоренные цитаты,Понятные без прозы только тем,Кто знал героя и его эпохуИ им написанное наизустьЧитать умеет хоть в какой-то мере.При этом я прошу не забывать,Что весь мой труд во всем его объемеРассчитан исключительно на то,Чтобы служить петитом примечаний,Которые, быть может, в свой чередМне удалось бы втиснуть на задворкиЧудесной книги славного поэтаПод видом комментаторских набросковК его еще не собранным стихам.Вступление (история души одного поэта)В исходной четверти девятисотыхНочь наступала, не предупредив,Как было, есть и будет в тех широтах.Свет ночника был тускло-нерадив,Как в детской комнате больного корью,Чей бред походит на речитатив.Подлунный бисер сыпался на взморье,И три кита — слова, слова, слова —Держали мир (о принцевы подспорья!).В полудремоте никла головаНад пресной кружкой, над сухой краюхой,Когда слетала с классика сова.