Молчаливый полет

Эпоха! ребенок! резвушка!
Шалишь ты на русской земле:
Москва — заводная игрушка,
И сердце завода — в Кремле.

Фигурки при каждой машине,

Румяные куклы в домах —
Одной лишь покорны пружине,
Один повторяют размах;

Их сердце — властительный узник,

Безвыездный дед-старожил,
Которого немец-искусник
Зубчатой стеной обложил.

И хочется мне, как ребенку,

Взглянуть на секретный завод
И хитрую сдвинуть заслонку
С тяжелых кремлевских ворот!

Ноябрь 1928

«Над Элизием и Летой…» [211]

Над Элизием и Летой,
На сто лет роняя гул,
Пушкин бешеной кометой
Небо славы обогнул.

Если каждая кривая

Путь на родину сулит,
Почему еще из рая
Милый вестник не летит?

Все мы — млечная дорога,

Древле выжженная им, —
Славим Пушкина, как бога,
Мелким бисером своим.

Но от счастья неземного

Тает лучезарный хвост,
И комета всходит снова
Роем падающих звезд.

И, огни великой елки,

В золотые вечера
Мы сгораем, как осколки
Измельченного ядра.

1928?

«Я — черный крыс, потомок древних рас…» [212]