Молчание костей

Вуга неуверенно опустился на колени рядом с Адраной у кроватки щелкуна и поднял свой фартук, высыпав на пол содержимое его карманов.

– У меня есть умная смола, ваша инопланетность. Это редкий материал, и обычно мы бережем его на крайний случай… но полагаю, это он самый.

Смола?

– Скажи ему, Вуга.

– Ее еще называют быстрым стеклом. Если появилась трещина в визоре, можно намазать сверху. Смола втекает в трещину и образует уплотнение. Ну, на самом деле все хитрее. Она сама знает, что надо делать. Если на визоре есть изгиб, она растечется по нему. И как только смола затвердеет, что занимает считаные минуты, она приобретет тот же цвет и прозрачность, что и стекло визора. Так хорошо подстраивается, что невозможно разглядеть, где заканчивается старый материал и начинается новый.

Инопланетянин посмотрел на Адрану снизу вверх. Хотя его глаза были малы и имели лишь второстепенное значение, она как будто увидела в них отчаянную надежду, умеряемую только ужасом от мысли, что предложение может оказаться обманом.

– Вуга считает, что с помощью быстрого стекла можно подремонтировать твою каску, – сказала Адрана. – У нас его немного – это технология Девятого Заселения, очень ценная, – но должно хватить. Если оно работает с живой тканью так же хорошо, как с инертной материей, то сможет вернуть каске прежние свойства. Это снова позволит тебе чувствовать и говорить.

Но есть риск.

– Да, есть. Возможно, ты знаешь больше меня, Тазакнакак, но я не думаю, что подобное когда-либо проделывалось с живым организмом. Не говоря уже об организме щелкуна.

Тебе нужно мое согласие.

– И не только, – сказала Адрана. – Еще у меня деликатная просьба. Тазакнакак, я очень надеюсь, что ты доживешь до встречи с твоими друзьями, но если случится иначе… мне бы хотелось иметь письмо, написанное твоим почерком, который невозможно подделать. Письмо, освобождающее нас от любой ответственности за твою смерть.

Пришелец медленно кивнул и написал:

Ты права, это действительно деликатный вопрос.

– Ну и что ты скажешь, Тазакнакак?

Скажи своему человеку, чтобы приготовил смолу. К тому времени ты получишь гарантийное письмо.

Листок бумаги был сложен вдвое, как любовная записка, затем вставлен в шов между дверью в капитанскую каюту и переборкой. Фуре сначала даже подумалось, что это бледный мотылек, как-то проникший на борт на одном из миров, – никем не замеченный, он тщетно бился о дверь, пока не застрял в щели.

Она вынула листок с аккуратностью криминалиста, отнесла к своему столу, развернула. Он лежал перед ней, омываемый розово-красным светом Паладина. Всего лишь небольшой бумажный прямоугольник – возможно, оторванный уголок страницы, – и на нем одна строчка. Аккуратный почерк Меррикс был ей знаком по записям в вахтенном журнале обзорной рубки.

Мой отец сказал неправду.

Вот и все.

Этого было достаточно.

Фура выдвинула ящик из стола и взяла футляр с флаконами и стеклянным шприцем. Она уже приняла шестьдесят пять доз, из которых шестьдесят три ей ввела Адрана. Последние две, с тех пор как корабли разошлись, она сделала сама – неловко и нерешительно, но вполне успешно. Она могла бы пойти к Эддралдеру или даже к Прозор, но теперь, когда Адраны не было, стоило воспользоваться возможностью все делать самой.

Она опустошила седьмой флакон наполовину; осталось только три нетронутых флакона. Тридцать пять доз; меньше половины того, что уже израсходовано, но хватит еще на семьдесят дней, если придерживаться нынешнего режима. «Веселая кобыла» прибудет в Тревенца-Рич через три недели; «Мстительница» – через четыре, в зависимости от погоды и корректировки курса. Все равно остается запас примерно на месяц.

Месяц – долгий срок, сказала себе Фура. Очень многого можно достичь за месяц.

– Я собираюсь повидаться с Эддралдером, Паладин, – сказала она. – Сообщи, если узнаешь что-нибудь новое с помощью твоих приборов или обзорной рубки.

Она вложила записку Меррикс в свой вахтенный журнал и покинула капитанскую каюту. Пересекла камбуз, прошла по желто-зеленым от светового плюща коридорам, миновала батареи гаусс-пушек и механизмы управления парусами и оказалась перед дверью в комнату доброты.

Она напряглась в ожидании тошнотворного запаха – хорошо помнила, как смердела, меняясь, рана Страмбли, – но сейчас его не было, только назойливый химический фон лекарственных и дезинфицирующих средств.

Страмбли была некрепко привязана к койке под тонкими простынями, а Меррикс измеряла ей температуру. Глаза раненой были открыты, но выражение лица не изменилось: по-прежнему никаких эмоций, ни малейшего интереса.

– Без перемен. – Эддралдер оторвал взгляд от медицинского альманаха, но сначала вложил закладку между страницами. – Я бы сообщил вам, если бы было о чем.

– Страмбли, – позвала Фура.

В лице что-то дрогнуло, но все же взгляд остался устремлен мимо Фуры, словно космоплавательница узрела нечто далекое и любопытное.