По моему позвоночнику пробежал холодок. Я залечивала раны Сои, а при взгляде на нее мое сердце всегда переполняла жалость. Но была ли она достойна этой жалости? Может быть, Сои и не убивала хозяйку, но именно из-за нее это убийство произошло.
– Я с ней закончил. – Инспектор Хан подозвал одного из клерков: – Накажите ее за весь этот хаос.
– Нет, нет! – Сои отчаянно замотала головой, словно волосы у нее горели и она пыталась сбить пламя ветром. – Нет, нет, нет… Я хочу свободы!
– Ты доставила письмо, которое никогда не следовало доставлять. Ты промолчала, когда следовало заговорить. Ты знала, что жизни госпожи О угрожает опасность, и все же позволила незнакомцу выманить ее наружу и убить. Без тебя бы этого преступления не свершилось. Заприте ее.
Тамо отвязали Сои от стула и рывком подняли на ноги. Звук, который вырвался из груди девушки и буквально взорвался в воздухе, был не криком и не плачем – он больше походил на рев, одновременно человеческий и животный.
А инспектор Хан даже ни разу не дрогнул.
Одиннадцать
Жуткий крик Сои эхом звенел у меня в ушах.
Месяц назад меня страшно захватили дела об убийствах, я наслаждалась трепетом от погони за правдой. Но трепет спал, а на его место пришла тяжесть в груди, от которой я задыхалась.
Правда казалась запутанной, как ложь. Мрак стал еще тяжелее. Меня не покидало ощущение, что утро никогда не наступит.
Зато полицейский Кён, похоже, был в восторге. Только и делал, что шепотом смаковал события и сеял панику среди полицейских:
– А этот мужчина в бамбуковой шляпе-то перехитрил инспектора Хана!
Следующие три дня я пыталась заставить себя пойти к Сои и расспросить ее о незнакомце в бамбуковой шляпе. Хотела выведать, не сказал ли он еще что-нибудь, пока уговаривал отнести письмо госпоже О. Хотела узнать больше, тем более что после письма от этого человека исчез ученый Ан.
Но я не могла. Я боялась Сои, но куда больше я не хотела видеть упрек в ее глазах. Доверившись мне, признавшись мне, она упустила последний шанс выбраться на свободу.
На четвертый день я все же набралась храбрости и отправилась к тюремным помещениям. Но вся моя решимость мигом испарилась при виде человека в изношенных жакете и штанах, который сидел на корточках рядом со старшим полицейским Симом. Мужчина набрал в руки воды из ведра и смыл с лица кровь. У него был очень оторопелый взгляд. Я не знала его имени – да и никто, в общем-то, не знал. Мы все звали его просто палачом.
– Сегодня кого-то казнили? – спросила я.
Сим опустил глаза, так что палач ответил вместо него:
– У Южных ворот. Изменника.
Ужас схлынул. Я облегченно прислонилась к стене. Значит, убили изменника, не Сои. Выходит, эта свежая кровь принадлежала кому-то еще… Другому бедолаге.
– Что… что же такого совершил этот негодяй? – поинтересовалась я.
– Сплетничал о королеве-регентше, что она отравила короля, – палач говорил на восточном диалекте: интонации взмывали ввысь, как горные вершины, и опускались вниз, как долины. В столице выговор был совсем иной: ровнее и мягче. – Она приказала казнить таких как изменников.
– Грядет ещё много убийств, – подал голос Сим. – Католики.
В свете заходящего солнца тень полицейского Сима растянулась в длинную полоску. Мне стало интересно, что он здесь делает. Мало кто водил дружбу с пэкчон, в том числе и с палачами: людей этого сословия считали изгоями, им не позволялось жить рядом с простыми обывателями. Впрочем, пока они никому не причиняли неудобств, их предпочитали не трогать. Зарабатывали они тем, что остальные делать отказывались: отбирали жизни. Они разделывали животных, изготавливали кожу, убивали бродячих собак. Они же по приказу полиции казнили преступников.
Тем не менее, возможно, я понимала, почему Сим испытывает к палачу расположение. Он тоже был изгоем, соджа, на котором стояло клеймо незаконнорожденного. На мгновение меня захлестнула жалость к Симу, и я даже забыла, что он покрывал этого жестокого тирана, инспектора Хана.
– Вы тоже ходили на казнь? – я смягчила голос.
– Я всегда хожу, – ответил Сим.
Только сейчас я заметила красные пятна на белом воротнике полицейской формы Сима. Мужчина присел и положил руку на трясущиеся плечи палача. Похоже, слова полицейского Сима огорчили пэкчона, напомнили ему о его неизбежной судьбе: скольких ему ещё придется убить…
Смерть была концом всего. Концом, для которого нет различий. Она забирала молодых и старых, богатых и бедных.
– Полицейский Сим, – шепотом обратилась я к нему, – можно ли привыкнуть к смерти?
Сим уставился на меня. Глаза у него были красноватые, будто он видел уже столько смертей, что, случись ему заплакать, вместо слез потекла бы кровь.
– Нет, тамо Соль, – мягко ответил он, как если бы я была его младшей сестрой. – К смерти не привыкнуть: смотреть на мертвецов всегда будет нелегко.
Интересно, а убийце госпожи О было нелегко? Вряд ли бы кому-то удалось убить человека и так тщательно спрятать все улики, что даже инспектор Хан ничего не обнаружил.
– А как понять, что человек уже видел смерть? Если это вообще возможно, – снова спросила я.