Молчание костей

– Кто-то плачет, кто-то отчаянно ищет, чем себя отвлечь, но большинство… большинство из нас сходит с ума.

* * *

На следующий день рано утром, когда земля от росы еще не просохла, нас всех созвали в центральный двор. Вместе с полицейскими явились тамо Эджон и Хеён. Я вглядывалась в бледные, изнеможенные лица в поисках признаков безумия, о котором говорил полицейский Сим. Неужели бывают люди настолько ожесточенные и бесчувственные, что убийство никак на них не отразится? Я в этом сомневалась.

Двор заполнил властный голос инспектора Хана:

– Ордера на обыск у нас до сих пор нет, но мы с вами направимся в поместье господина О и потребуем нас впустить. Я хочу, чтобы вы тщательно все обыскали. Комнату госпожи О в женской половине поместья обыщут тамо. Найдете что-нибудь примечательное – несите мне или старшему полицейскому Симу. Ищите ее дневник. Он мне нужен.

Я взглянула на инспектора из-под ресниц. От усталости глаза его покраснели, а под ними пятнами красовались синяки; лицо, когда-то сиявшее здоровьем, исхудало и побледнело. Обычно идеально сидевший халат был весь измят, а со своего места я заметила на рукаве мужчины алое пятно, скорее всего, оставшееся после очередных пыток. Может, именно так и выглядело сумасшествие инспектора.

Висок пронзила боль, все нараставшая и нараставшая; голова пульсировала, как будто меня кто-то ударил. Я просто хотела, чтобы все кончилось, чтобы это дело уже наконец закрыли, и боялась, что этот момент так никогда и не наступит.

* * *

Наш путь длился недолго – когда мы собрались в главном дворе дома господина О, небо все еще было лилово-синего оттенка. Инспектор Хан вышел вперед и поклонился в знак уважения хозяйке Ким. Ее муж, оплакав дочь, уже вернулся в Кванджу.

Хозяйка Ким выглядела очень недовольно. Она сцепила руки под широкими рукавами белого платья – судя по всему, в знак траура не только по королю, но и по дочери. Ее черные волосы были так туго стянуты в узел на затылке, что уголки глаз выглядели острыми, как клинок.

– Вы снова явились, инспектор, – грубо заговорила женщина. – Зачем?

– Простите нас за вторжение. Я вновь пришел просить вашего разрешения обыскать комнату юной госпожи О.

– Мой ответ остается прежним. Вы обесчестили нас, осмотрев тело моей дочери без присутствия семьи. От меня вы ничего не дождетесь.

– Госпожа, убийца все еще на свободе. Чем дольше мы ждем, тем больше улик можем упустить.

Женщина поджала губы. В ее отрешенном взгляде я заметила удивительную сдержанность.

– Под пыткой служанка Сои созналась, что у вашей дочери был роман. И о ребенке, рожденном вне брака, она тоже рассказала. Теперь ваш долг, как матери, не защитить честь погибшей, а успокоить ее страдающий дух. Неужели вы не хотите выяснить, кто стоит за ее смертью?

– Нет. Я хочу, – твердо отвечала женщина, – чтобы полиция отстала от моей семьи. Я не желаю, чтобы мне напоминали об ужасе, пережитом моей дочерью.

Но инспектор Хан продолжал настаивать:

– Обычно, когда кого-то убивают, родственники жертвы только и делают, что умоляют нас о санмёне – «возмездии за жизнь». Они просят успокоить дух убитого, пожертвовав для этого чужой жизнью, жизнью виновника. А вы не просите о справедливости. Неужели вы действительно хотите, чтобы мы вместо этого взяли и забыли о произошедшем?

Собирались облака, лиловое небо потемнело, двор заполнили длинные тени. Сегодня солнца не будет.

– Просто я боюсь, – призналась хозяйка Ким. – Боюсь того, что могу узнать о дочери. О том, что она от меня прятала.

– Ваша дочь умерла в одиночестве, лежа на холодной земле и истекая кровью. Ей отрезали нос…

– Вот надо вам об этом напоминать? – голос женщины задрожал.

– Ее грациозную шейку перерезали без тени сомнения и сожаления, да так глубоко, что госпожа О даже позвать на помощь не сумела – пострадали голосовые связки. Как вы в глаза дочери смотреть будете на том свете, зная, что не дали нам выяснить правду? Как выдержите ее грустный взгляд?

У госпожи Ким покраснели глаза, и в этот момент я неожиданно осознала, что она – мать. Я вспомнила глаза своей мамы. Когда я в последний раз их видела, они были такие же красные, как у хозяйки Ким. В тот день мама приготовила нам по деревянной миске риса, а когда мы все съели, посмотрела на меня покрасневшими глазами. Тогда я еще не знала, что она таким образом прощается с нами, прежде чем спрыгнуть с утеса.

– Это расследование для вас значит не больше, чем миллион других. – У хозяйки Ким запрыгала верхняя губа. – Моя дочь умерла в день своего рождения. Я собиралась подарить ей жакет чогори. Я сшила его сама из кусочков шелка, специально для нее. Я знала длину и толщину ее рук, знала обхват ее тела, у меня все было тщательно измерено. Я ее знала. Она была моей дочерью. А с того дня, как она умерла, вы видите в ней не более чем нераскрытое преступление. С того самого дня вы только и делаете, что порочите мою любовь к ней, и даже сейчас в ваших глазах нет ничего, кроме жестокости и нетерпения.