(Хесус Кос Кауссе,
"Где говорю о любви", фрагмент)
В Башне я уже живу не один. Собственно говоря, я никогда и не жил в ней сам, она полна птиц, но это всего лишь птицы, теперь же я живу с женщиной. Да, мои дамы и господа, пора уже говорить по делу, мир не состоит из одних только мужчин, политики, преступлений и зубов, в любой момент готовых сделать тебе больно. Имеются еще и те освещенные комнаты из яви и сна, по которым с улыбками куколок на хрупких личиках из пудры и фарфора движутся, обнаженне под цветными капризами моды, золушки и принцессы, любимые дочки крупных банкиров и одинокие секретарши красных фабрик, модели и студентки, девственницы и бляди, белые и черные, хитпые и добродушные, возбужденные вдовушки и мечтательные девы, ряд за рядом; имеются те затемненные, непредсказуемые часы отдыха воина, во влажном шепоте, деликатных покусываниях мокрых губ, пальцах, движущихся от шеи до тонких жилочек во впадинах подмышек, в колющихся будто шпоры грудях, спутанных ногах, выгнутых спинах и сдавленных стонах, в пульсации кожи и быстрых вздохах под замкнутыми веками, в непогашенных огнях в соседней комнате и в дыхании, которое становится спокойнее сквозь губы, держащие сигаету или выплевывающие виноградную косточку.
Все вместе – единственная чудесная штука, которую нам удалось спасти с момента Творения, а все остальное мы превратили в гору мусора. Именно так я временами и размышляю. Если бы так думал всегда, то не писал бы "Молчащих псов", поскольку – а зачем, да еще и в посткли?
Случилось это в ходе одного из тех рассветов, клгда сильный ветер крутится возле башни, заметая сухой пылью землю, гоняя по небу низкие, тяжелые тучи, сгибает ветки и обрывает листья. Меня разбудил резкий стук в дверь. Одеваясь, я подумал, что причин опасаться нет, что это пришли не за мной, в противном случае птицы с криками поднялись бы в воздух, как они срываются, когда человек в темных очках хотя бы на шаг приближается к линии, определяющей кусты на краю холмов. Моя же стая спала спокойно, сунув головки под крылья, а их животики дрожали от сонных кошмаров. По лестнице я спускался в ритм ударов камнем в ворота из черного дуба, закованными в железный панцирь с изукрашенными боковинами. Скорее всего, звонок оказался слишком слабым и заставил незнакомца поискать будильник получше. Сквозь стекло глазка я увидел лицо женщины, уродливое, словно в обезумевшем зеркале комнаты смеха. Но когда я открыл, зеркало сделалось соглашающимся с королевой гаджетом из диснеевской сказки про Белоснежку.
Она была переполнена страхом, который не портил ее красоты. Женщина что-то безустанно мямлила, словно ребенок, который внезапно утратил дар речи в результате неожиданного потрясения, так что мне пришлось ударить ее по лицу, чтобы она замолчала и перестала трястись. Потом уже я налил ей стаканчик бренди и слушал. Оказалось, что она сбежала. Неважно, откуда. Когда кто-то убегает, у него имеется причина; а раз есть причина – имеется и право.
Поселилась женщина у меня. Я ее вовсе не просил об этом, мое одиночество мне никак не мешало, сжившись с одиночеством, мне стали известны его достоинства. Я общался с одиночеством, слыша удары своего сердца, среди безграничной тишины, что походит на сон и покой смерти. Вместе мы переправлялись через взбесившиеся горные тропы, вместе слушали живительное молчание земли во время совместных вахт над чистыми листами бумаги, готовясь к тому, чтобы растоптать их в галопе. Нам нравилось одно и то же: гигантское, звездное лицо мрака, когда не слышно ничего, кроме себя самого, не слышны даже сирены суден на реке, и громадной волной наплывает физическое здоровье; когда открываются пути через пустыню, и у тебя имеется сознание, что ты не попадешь в безумие от жажды, не задохнешься словно заблудившаяся крыса в сточной трубе; когда ты видишь огни неизвестного берега и приходишь в чужие порты вместе с приливом сумасшедшей, кипящей воли творения. И, наконец, оказывается, что столь совершенному одиночеству не хватает лишь живых отзвуков и отголосков, которые доказывают чье-то живое присутствие: когда кто-то говорит "спокойной ночи", и когда скрипят двери, которые открываешь не ты.
В нашем союзе имеется нечто неслыханно возбуждающее, и, с моей точки зрения, это нее красота, тело или даже совершенство ее занятий любовью. Что это такое, я осознал на удивление поздно, только лишь на следующий день, обращая в памяти минувшую ночь. Все время она называла меня "господином"! Это не имело смысла, но оказалось удивительнейшим афродизиаком, и так уже и осталось – Марта поддалась этой привычке и титулует меня, как Сара Авраама, своим господином. Это некая разновидность игры, в которой, вопреки кажущемуся, притворства нет. Г.Л. Дюпра пишет в своем психо-социологическом исследовании о лжи:
"Можно изображать всяческие чувства: любовь часто изображают оба пола, стыд – очень многие женщины; столь же часто люди изображают патриотизм, религиозное рвение, благородство, незаинтересованность и т.д.".