Молчащие псы

Старик Лафонтен был прав, когда писал в III книге "Новых сказок" о золоте: "Чего же только не может этот благословенный металл, повелитель мира...". И даже не нужно целых двадцати тысяч дукатов – тюремный писарь Грабковский не собрал и десятой части этой суммы. А ведь если бы не его скромные сбережения, доктор Рейман не отправился бы к ложу умирающего маршалка Белиньского, чтобы выявить, что причиной смерти была "aqua tofana"; если бы Рейман этого не открыл – капитан Имре Кишш не воспылал бы ненавистью к князю Репнину и не разыскивал бы с помощью Грабковского преступника; если бы Кишш не разыскивал его – они оба с Грабковским не подумали бы, что стоило бы допросить мажордома дворца Белиньских, старого Людвика Мироша; если бы об этом не подумали – не нашли бы его тела с ножом в груди, буквально через несколько минут после смерти; если бы они опоздали – тело Мироша лежало бы в ином месте, и с него смыли бы кровь. А так Грабковский сразу же заметил, что указательный палец мажордома измазан красным, и только на самом кончике видна белая пыль от штукатурки. На побеленной стеке, над самым полом, они обнаружили едва заметное слово, которое Мирош написал собственной кровью, прежде чем испустить дух. Слово это было фамилией, и фамилия эта звучала: Краммер.

Когда они, словно призраки, появились в его доме, главный расследователь увидел в их глазах смерть и выпрыгнул из окна в сад. Пробежал он шагов десять. Свистящий язык бича достал вначале щиколотки его ног, подсекая разогнавшееся тело и бросая его на землю. Второй удар свинцового грузика на конце бича рассек губы, выбивая зуб и калеча язык в раскрытом в вопле рту. Станько вместе с Палубцем-Гонсеницей затащили Краммера в комнату, а Грабковский показал расследователю бутылочку с жидкостью, говоря:

- Это тоже "aqua tofan", только с прибавлением, от нее умирают сразу и без боли. Я угощу тебя ею, если скажешь, кто приказал тебе убить маршалка. Если не скажешь, тогда Станько выровняет с тобой счеты за те ласки, которыми ты одарил его в пдвале и забьет тебя дубиной, словно собаку! Так что выбирай.

Краммер что-то умоляюще мямлил, но слов нельзя было разобрать, при каждом шевелении губ из них лилась кровь. На руку Краммера пал чудовищный удар палки Станько, разбивая кость. Расследователь потерял сознания, пришлось отливать его водой. Когда он открыл глаза, Грабковский спросил:

- Хочешь, чтобы Станько бил и дальше? Так это может и затянуться, дух из людского тела изгнать не так легко, а ты мужик крепкий, так что помучишься... Я тебе добром советую, скажи. Это Репнин?

В Краммере, от боли мало что понимающем, случилась какая-то перемена, надежда или желание сопротивления ушли, и он кивнул головой, соглашаясь.

- Ты был его шпионом?

Тот снова кивнул, словно автомат. Писарь влил ему жидкость в рот. Краммер подавился и часть яда выплюнул вместе с кровью. Умирая, он глядел на своих убийц странным взглядом, словно издеваясь, дразнясь или ругаясь. Имре не мог понять этой насмешки в гаснущих глазах врага, его пронзил неожиданный страх, но когда Краммер застыл, страх куда-то пропал, и все показалось только чем-то нереальным.

Мой страж, мой Аргус, мой враг и, могу сказать, товарищ, потому что следит за Башней Птиц с тех пор, как я начал писать "Молчащих псов" – этот таинственный человек, то верхом, то пеший, в плаще, в шляпе и темных очках, о котором я уже несколько раз упоминал и которого не знаю, хотя наши мысли неустанно скрещиваются в пустом пространстве между башней и склонами соседствующих холмов – у него точно такие же глаза. Имеется в них непонятная насмешка. Наверное, его веселит все мое усилие, поскольку он уже получил свой приговор от заказчиков, терпеливо ожидающих, когда я закончу. Когда я читаю готовые фрагмент книги своим птицам – меня всегда охватывает одно и то же чувство: будто бы он слышит каждое слово. Так что, его, наверняка, развлекает, что сейчас я изобразил бунт короля, которому, словно корлю-отцу, уже влили яд в ухо, и здоровье вернул лишь на временной сцене, в спектакле, который Гамлет устроил в Эльсиноре, чтобы поглядеть на реакцию убийц... Ну да ладно, пускай тешится, пернатые братья мои, вы же не покидайте меня, ибо мы еще не закончили и еще только увидим, кто будет смеяться последним. Я же со своими птицами летим дальше, к далекому краю этой сказки...

"Не согласившиеся с бессмыслицей бытия,

С обидами и изменой, со страхом и страданием.

Подобные духам, звеня кандалами,

Мы проникаем сквозь стены новых Эльсиноров,

Чтобы преступления истинным именем называть,

Пугать королевских стражей и тенью ускользать"...

Так писал о нас Антоний Слонимский, тот самый, который в другом своем стихотворении заявил: "Не названное преступление – словно таящийся в вине яд"...

ГЛАВА 2

НАСЛАЖДЕНИЯ ЛЮБВИ

"Любовь вступает в жизнь

Словно птица появляется напротив каждого лица

Неожиданный шум крови

Уходит, оставляя громадное пламя".