Молево

Злодей не просто так оказывал лечащую помощь гражданам. Он овладел поведенческим началом вылеченных и отрезвлённых им людей. То ли при содействии проглоченного им Молева, то ли благодаря собственному ноу-хау. Скорее всего, второе. Он совершенно незаметно включал в условия лечения некие токи, токи подчинения ему через те же денежные средства. Поначалу он в качестве платы заставлял их прославлять его как имеющего власть по всем существующим каналам связи, что, собственно, особых усилий не требовало. И, выждав некоторое время, эту власть он распространил на всё их поведение. Повсюду, близ адресов теперь полностью здоровых людей, стала наблюдаться повышенная преступность. Не та, о которой беседовали зодчий со священником. Не из творческой свободы вырастало право на неё, а из воли чужой, то есть, под давлением или по науськиванию или по соблазну. В геометрической прогрессии росло число насилий, грабежей, разврата. И правоохранительные органы оказались бессильны что-либо предотвратить или наказать, поскольку всё происходило вне правового поля. Злодей был доволен. Плата нравилась ему. И отрезвлённое население бывших владений помещика Флавьева тоже оказалось его данниками. Оно повадилось всяко бесчинствовать. Грабили друг друга, насиловали. Цветастый шатёр, перенесённый на лесную поляну, вновь стал центром притяжения. В нём царил разврат и культ злодея. Новый Дом искусств, созданный зодчим, значительно опустел. Все игры и самодеятельность, получив совсем иной смысл, переместились туда и лишь набирали силу, вовлекая всё больше и больше селян, да и жителей города N, благо, автобусное сообщение тоже набирало мощностей и приносило прибыль.

Хе-хе-хе, – язвительно говаривал злодей архитектору, – глядите-ка, и это ваше заведение я одолел. Народ любит меня беззаветно, и я повелеваю его поведением.

Но сколь ни велики были денежные средства злодея для свершения гуманных дел и их последствий, вскоре они иссякли. Ареал его влияния перестал расширяться. И не мог он поддерживать свою славу долго. Она угасала. Правда, излеченные и отрезвлённые люди, а также их родственники не прекращали бесчинствовать, хоть и тайно. А оттого, что зависимость от него была прямой, их злодеяния ограничивались настолько, насколько хватило средств самого злодея…

Вместе с тем, предводитель злодейства, занимаясь гуманной деятельностью, не упускал из памяти неудачу с уничтожением церкви. Осечку. И вот, полностью исчерпав себя на поприще гуманизма, мог бы он успокоиться, наконец, да коротать жизнь где-нибудь в тихом уголке планеты. Но осечка в Муркаве сопровождала его всюду и всегда. Она-то и не давала ему никакого покоя. И теперь, оказавшись не у дел, эта досада превзошла его самого. Он всё время, днём и ночью задумывал некий иной способ всё-таки отомстить архитектору. Однажды, вспомнив о своём чуть ли не утраченном умении вызывать любые атмосферные и тектонические явления, он заново приступил к тренировкам. Сначала повызывал грозу, чему неожиданно научился в своё время. «Нет, мощности не хватает». Тогда попробовал тоже изученную ранее методику создания смерча собственным телом. «Нет, не то, слабовато». Надо бы сочинить что-нибудь новенькое, неиспробованное, да в нём применить способности при помощи проглоченного Молева. Землетрясение. Точечное. Подлые толчки из недр. «Угу. Не пробовал, но, пожалуй, самое то, что надо. Используем приказы самым подлым духам»! И однажды ночью, подкравшись к храму, он принялся буравить начальственным взглядом землю. Та дрогнула под ним. Поначалу чуть-чуть. Затем, он стал обходить храм вокруг, буравя властным взглядом весь периметр. Земля качнулась под храмом. Ещё. Качнулась сильнее. И ещё. Наконец, весь грунт под храмом пустился в дрожь. И желанное обрушение, наконец, случилось. Колокольня упала, подмяв под себя чугунную скамеечку с вензелями, своды обвалились, рассыпав и схоронив мозаичные лики по всему полу. Устояла лишь расписанная архитектором алтарная часть, и чудом уцелел иконостас, ничуть ни пострадав. Святые предстали на всеобщее обозрение.

Все жители Муркавы проснулись из-за необычного грохота, непохожего ни на грозу, ни на взрыв. Отец Георгий первым выскочил на улицу и различил в темноте сгорбленного злодея, зигзагом скачущего вдоль улицы к выезду из села. Священник проводил его взглядом, обратив внимание, как тот, пробегая мимо избы зодчего, остановился, манерно отдал честь и скакнул дальше по косогору вниз, вниз и вниз, окрылённый успехом и задумывая его продолжение у стен Дома искусств. Архитектор тоже вышел на крылечко. Недалеко стоял в недоумении священник. Подошёл к нему, и они оба приблизились к храму. На его месте опускалась пыль.

– Вот вам и адиафора, духовная серединность, – сказал священник. – У этого типа, что убегал, тоже есть Молево?

– Да. Он его проглотил однажды.

– И оно растворилось в крови?

– По-видимому, так.

– Помнится ваше одно замечательное высказывание: мысль – кровь души.

– Было дело.