Молить о Шрамах (ЛП)

Я поднимаю бровь.

— Ты думаешь, я прекрасен?

Она смеется, и это похоже на маленькую победу. Она делает шаг ко мне, вынимает руку из кармана. Я делаю шаг к ней, и она вздрагивает, но не отстраняется.

Затем она проводит пальцем по моим губам, и мне кажется, что моя кровь может воспламениться от ее прикосновения.

— От тебя захватывает дух, Люцифер, — шепчет она, и волосы на моей шее встают дыбом. Я делаю еще один шаг к ней, даже не осознавая, что делаю это. Как будто мое тело жаждет ее. Так же, как и мое сердце.

— Ты почти заполучил меня, знаешь? — спрашивает она, проводя рукой по моему подбородку и шее. — Я почти влюбилась в тебя.

Я сглатываю, и ее взгляд переходит на мое горло.

— Нет, не влюбилась.

Она улыбается.

— Влюбилась, Люцифер. Но дело в том, что, — она подходит ближе, рука ложится на мою шею. Она прижимает меня к себе, пока наши тела не оказываются вровень. Мой член пульсирует от ее близости, и мне требуется все, чтобы держать руки по бокам и не взять ее прямо здесь, прямо сейчас, в фойе проклятого дома Маверика. — Дело в том, — снова говорит она, вставая на цыпочки, ее дыхание касается моей кожи, — я не трахаюсь с мальчиками, которые трахают меня.

Я хочу возразить, поскольку уверен, что она побежала прямо в объятия Джеремайи, но она прижимается губами к моей коже, и я дрожу под ее прикосновением, и эта мысль отпадает.

— Ты не нашел меня, да? — она делает паузу. — Ты охотился за мной, — ее язык лижет путь к впадине моего горла, и я замираю под ее прикосновениями, моя эрекция прижимается к ее животу. — А только что, с кем ты трахался?

Я хочу прижать ее к этой стене, заставить ее кричать обо мне. Заставить ее забыть обо всем остальном, обо всем этом гребаном дерьме, о том, что у нас осталось не так много времени. Тот факт, что если бы я был милосердным, я бы убил ее сейчас и пошел бы за ней прямо в глубины ада, если бы пришлось.

Но я не делаю этого.

Я отступаю от ее прикосновения, чтобы, черт возьми, подумать.

— Что? — спрашиваю я, хотя я слышал ее совершенно отчетливо.

Она не отступает. Она просто скрещивает руки, глядя на меня так, будто она неприкасаема. Как будто я ничто. Немногие люди когда-либо смотрели на меня так.

— Спроси меня еще раз, — рычу я на нее, подходя ближе, не в силах сдержаться.

Она даже не моргает.

— Ты отвратительный. Ты знаешь об этом? Ты и вся твоя семья, Маликов. Но ты переспал не с той девушкой, потому что я не опускаюсь до такого. Я не согласна, чтобы ты использовал девушек как игрушки, чтобы я попала в руки твоего отца, ты, больной ублюдок…

Я больше не могу играть в эту игру.

Я хватаю ее за запястье, притягиваю к себе, поворачиваю так, что она прижимается спиной к моей груди.

— Молчи.

Сначала она сопротивляется, но я подношу руку к ее горлу, и она замирает. Мы стоим так с минуту, и я чувствую, как поднимается и опускается ее спина, как она дышит на меня. Нож, который она держала в руке, вернулся в карман, и я прекрасно понимаю, что она знает, как им пользоваться.

— Что ты знаешь? — спрашиваю я ее в темноте. — Зачем ты на самом деле здесь, Лилит?

Джеремайя. Они…

Она отстраняется от меня. Неохотно, я позволяю ей. Она идет вглубь дома Маверика, и, кажется, ее нисколько не задевает тот факт, что он привязал ее к кровати наверху.

Возможно, ей это чертовски понравилось.

Она щелкает выключателем, освещая фойе. Темные деревянные полы, почти черный ковер за входом. Картина со скелетом на стене рядом с нами, возле горизонтального зеркала, выложенного черным. Мини-винный бар, все красное, на случай, если Маверик просто не может, черт возьми, дождаться, когда мы доберемся до кухни.

Она поворачивается ко мне лицом, на ее лице все то же самодовольное выражение.

— Хочешь, чтобы я сделала это быстро для тебя, Люцифер? — мурлычет она, наклонив голову. — Или медленно?

Мои руки сжимаются в кулаки, и я делаю глубокий вдох.

— Что ты знаешь?

Она улыбается, ресницы трепещут. Но я вижу, что слезы все еще держатся на них. Неужели она действительно плакала из-за меня?

— Все, что ты не хочешь, чтобы я знала, — отвечает она мне.

Я прикусываю язык. Мне хочется кричать. Если бы только это было правдой.

— Я этого не делал, — удается мне сказать, и мне так и хочется покопаться в заднем кармане. Вытащить сигарету. Зажигалку. Но я не делаю этого. Скоро мне понадобятся обе руки для нее.

Ее глаза сужаются, и я впервые вижу часть ее гнева.

— Ты не… что именно?

— Я не трахал Офелию.

Ее брови взлетают вверх.

— О?

Я возвращаю ей жестокую улыбку.

— По крайней мере, не своим членом.

Ее челюсть сжимается, и я вижу, как в ее глазах вспыхивает обида. Но она не дает мне это понять. Она не скажет мне, что это делает с ней, представляя меня внутри кого-то другого.

— Я бы хотела сказать то же самое, — тихо произносит она.

Слова, которые я сказал ей в Санктуме, возвращаются ко мне. Это мило, что ты думаешь, будто мне есть дело до того, с кем ты трахаешься.

А мне нет.

Мне, блядь, все равно.

Мне плевать.