Молитва о Рейн

тринадцать зарубок¹¹ — такие черточки относятся к унарной системе счисления, в которой используется единственная цифра — 1

его¹² — автор имеет в виду mp3-плейер

ГЛАВА XVI

22 апреля. Рейн

— Этот похож на кексик, — я улыбаюсь и прищурившись гляжу на послеполуденное небо.

Мы с Уэсом лежим на красно-белом клетчатом одеяле посреди заросшего поля Олд Мэн Крокерс и смотрим, как мимо проплывает парад облаков. Он притягивает меня к себе и целует не глядя. Я чувствую, как молнией во мне вспыхивает желание.

— Ты меня умиляешь… потому что это явно эмодзи собачьего дерьма.

— О Боже мой! — хихикаю я. — Ты прав!

— Я знаю, — Уэс пожимает плечами. Моя голова на его плече поднимается и опускается вместе с его движением, — я всегда прав.

— Как ты думаешь, что это такое? — спрашиваю я, указывая на проплывающее мимо пятно в форме человека.

Уэс срывает травинку и начинает вертеть ее между пальцами.

— То, похожее на парня, держащего топор над плюшевым мишкой? Должно быть, это Том Хэнкс. Чертов ублюдок.

Я фыркаю и прикрываю рот рукой.

— Ты знаешь, что хрюкаешь, как поросенок? — дразнит Уэс.

— А ты знаешь, что жрешь, как свинья? — парирую я.

— Похоже мы созданы друг для друга. — Уэс берет мою руку со своей груди и надевает мне на безымянный палец травинку, свернутую в колечко.

У меня перехватывает дыхание, когда я шевелю пальцем в воздухе, почти веря, что кольцо сверкнет на солнце, как бриллиант.

Я приподнимаюсь на локте и улыбаюсь, глядя в его прекрасное лицо, пытаясь понять, как кто-то, с внешностью модели с постера из спальни девочки-подростка, может думать, что создан для меня.

Уэс тоже приподнимается, копируя меня, и оставляет сладкий поцелуй на моих улыбающихся губах.

— Я не могу дождаться, когда все это дерьмо закончится, и останемся только ты и я.

Он целует меня снова, медленнее и глубже, посылая электрический разряд прямо между моих ног. Не знаю, тащу ли я его на себя вверх или он меня — вниз, но каким-то образом снова оказываюсь на спине на этот раз с Уэсом, нависающим надо мной. Его волосы падают ему на лицо, как занавес, защищая нас от солнца.

— Я тоже не могу дождаться, — отвечаю я с распухшими губами и раскрасневшимися щеками. — Когда все закончится, мы пойдем найдем особняк… наверху, на холме… и нарисуем ужасные портреты друг друга на всех стенах.

Уэс прижимается губами к моей шее, чуть ниже уха, и шепчет:

— Что еще мы сделаем?

Он целует меня там. Потом чуть ниже. Потом еще чуть ниже. Нежность и податливость его губ в сочетании с прикосновением грубой щетины заставляют мои пальцы загибаться и закручивать одеяло.

— Ах… — я пытаюсь думать, но это трудно, когда язык Уэса скользит по моей ключице. — Мы должны найти колесно-гусеничный вездеход… и расчистить шоссе… и гнать так быстро, как только можем.

Уэс пробирается к моему плечу, заставляя соскользнуть тонкую бретельку моего сарафана, попавшуюся ему пути.

— А что еще? — лепечет он, прижимаясь к моему воспаленному телу.

Кончики пальцев Уэса касаются моей кожи, когда он спускает бретельки моего платья до локтей. Тонкая желтая ткань сползает с моей груди, и Уэс следует за ней, оставляя след из поцелуев.

— Я…

Дальше даже уже не понимаю, что говорю. Мои мысли путаются, и внимание полностью сосредоточено на колюще-мягком ощущении этого прекрасного мужчины. Я протягиваю руку, чтобы погладить его шелковистые волосы и говорю первое, что приходит на ум.

— Хочу, чтобы ты научился управлять самолетом, — задыхаюсь, когда его любопытный язык кружится вокруг моего обнаженного соска, — и отвез меня туда, где я никогда не была.

— Куда, например? — спрашивает он, продолжая свой спуск, стягивая мое платье и целуя мой живот, забывая о запретах.

— Туда, где… ветряные мельницы… и цветочные сады… и… и маленькие домики с соломенными крышами. — Я непроизвольно выгибаю спину, чувствуя, как кончиком пальца Уэс проводит по моим складочкам поверх кружевных трусиков.

«Это рай для моей души», — думаю я, чувствуя тепло солнца на своей коже и нежные прикосновения Уэса все это время.

Это единственное объяснение. Я умерла, и это моя награда за то, что позволяла маме таскать меня в церковь все эти годы.

— А что ты будешь делать, когда мы останемся вдвоем? — спрашиваю, глядя вниз на свое тело.

Уэс поднимает свои глаза мшисто-зеленого цвета, порочно прищуренные и прикрытые дерзкими темными бровями.

— Вот это, — говорит он, прежде чем исчезнуть у меня под платьем.

— Рееейнбоооу! — голос, такой же знакомый, как и имя, которое слышу, проносится мимо нас на ветру.

Мама?

Я сажусь и выглядываю из-за высокой травы. Мама стоит на нашем крыльце через дорогу, прижав руки ко рту, как рупор.

— Реееейнбоооу! Пора домой!

— Мама! — я изо всех сил пытаюсь натянуть платье — мне не терпится подбежать к ней.