Молитва о Рейн

Хихикаю, когда мамино остроумное замечание, сделанное несколько месяцев назад, всплывает в памяти. Я выздоравливала после синусита, и она заботилась о том, чтобы я приняла все эти чертовы антибиотики, которые мне прописали. Мама даже смотрела подобно тюремному надсмотрщику, как я глотаю их.

Внезапно осознание реальности стирает веселую ухмылку с моего лица.

Воспоминание. Дерьмо.

Оттолкнув его, я бросаю четвертый незаконченный рецептурный пузырек на стопку одежды и иду в хозяйскую ванну, чтобы открыть жалюзи. Клочок неба, который вижу над соснами, все еще сердитый и серый, но дождь прекратился. Я сосредотачиваюсь на этом крошечном чуде — проблеске надежды, что мы сможем найти убежище сегодня.

Мы должны найти его сегодня.

Все, что у нас осталось — это сегодняшний день.

Когда я поворачиваюсь, чтобы пойти проверить Уэса, у меня вырывается крик. Пузырьки с таблетками падают на фарфор.

— Черт, — выдыхаю я, прижимая сверток к груди. — Ты напугал меня до смерти!

Высокий, мускулистый, татуированный мужчина, загораживающий мне выход, прислоняется здоровым плечом к дверному косяку.

— Ты первая напугала меня.

Он совершенно не стыдится своей наготы, но я слишком беспокоюсь о его бледном, влажном лице и синеватых, тяжелых веках, чтобы оценить вид.

— Один из всадников забрал тебя у меня. Вырвал прямо из моих объятий и… — его голос затихает, и он качает головой, избавляясь от мучительных воспоминаний. — Когда я проснулся, тебя уже не было.

— Извини, — я хмурюсь, кладя стопку одежды на край ванны.

Подхожу и обнимаю милого, сонного, обнаженного мужчину. Уэс притягивает меня к себе и целует в макушку, и я вспоминаю, какой он горячий. Слишком горячий.

— Я пошла искать тебе антибиотики, — бормочу я в его голую грудь.

Его кожа влажная и пахнет потом.

— Я допустила развитие инфекции в ране, — произнося вслух эти слова, чувствую, как тяжесть вины придавливает меня к полу. — Мне так жаль, Уэс. Я буду лучше заботиться об этом. Обещаю. Посмотри… — я отпускаю его и направляюсь к ванной, желая избежать разочарованного взгляда, которым, уверена, он смотрит на меня прямо сейчас. — Я нашла тебе лекарство.

— Так вот почему я чувствую себя дерьмово! Думал, это просто водка, — шутка Уэса ударяет меня, как пощечина.

— Ага, вот почему ты чувствуешь себя дерьмово.

Мои внутренности скручиваются, когда я беру баночки в руки и просматриваю их этикетки. Есть два кефлекса, которые вместе могут составить почти полный курс. Я подхожу к столешнице и занимаюсь тем, что складываю таблетки в один контейнер, читаю инструкцию по дозировке — все, что угодно, лишь бы не смотреть на Уэса.

Вместо этого я смотрю в открытые, безжизненные глаза двух парней, которые стреляли в него. Передо мной появляется изображение лежащих на земле бандитов — такое же ясное и чудовищное, как фотография с места преступления; их застывшие лица, красное месиво, стекло повсюду. Я убила их. Я убила двух человек меньше сорока восьми часов назад и с тех пор даже не вспоминала о них. Вздрагиваю и крепко зажмуриваюсь, цепляясь за край стола, пока хранилище дерьмовых воспоминаний наконец не забирает их обратно.

Мне должно стать легче, но нет. Мое сердце начинает колотиться, а ладони потеют. Два воспоминания менее чем за десять минут.

А что, если придут еще? А что, если…

Мне нужно принять еще одну таблетку. Две. Я не могу этого сделать…

Когда смотрю сквозь зеркало над раковиной, смутно улавливаю, как обнаженная фигура Уэса встает рядом со мной.

— Ты в порядке?

Выпрямившись, я натягиваю фальшивую улыбку и смотрю на отражение его бледного лица.

— Да, — вытряхиваю белую таблетку на ладонь и протягиваю ему.

— Просто принимай по одной каждые шесть часов, пока они… — Уэс запихивает лекарство в рот и глотает, прежде чем я успеваю закончить фразу, — не закончатся. У меня еще есть мазь с антибиотиком и бинты, но сначала нам нужно промыть твою рану.

Я чувствую, что он смотрит на меня, когда мои глаза бегают по ванной, ища что-то для отвлечения внимания. Ощущаю жар, исходящий от его тела, которое борется с инфекцией, и всему виной я. Предчувствую вопрос прежде чем он произносит его.

Мои подмышки начинают потеть.

Отлично. Теперь мы оба вспотели.

Душ. Нам нужен душ.

Бегу в душ и открываю кран.

— Я просто промою твою рану здесь, — бросаю, не поворачиваясь к нему. — Так будет проще, и мы можем воспользоваться горячей водой, пока не отключили газ, а в бомбоубежище, скорее всего, вообще нет водопровода… — я что-то несвязно бормочу. Понимаю, что говорю со скоростью мили в минуту, но ничего не могу с этим поделать. Я даже смотреть на него не могу.

Он узнает. Он разгадает все мои секреты и просто узнает.

Я не могу этого допустить. Он сам сказал: «Люди уходят, когда понимают, какой ты неудачник», — а мне нужно, чтобы он остался. Нужно, чтобы он отвлекал меня. Мне нужно, чтобы он поправился…

Расстегиваю две верхние пуговицы на рубашке, прежде чем мои руки начинают дрожать, и я просто стаскиваю ее через голову. Мой лифчик оказывает бо́льшее сопротивление. Ощущаю, что он наблюдает за мной, пока борюсь с застежкой.