Молитвенник хаоса

Ибо нам не покинуть нашей Истории, не стерев его в прах, и нам этого не сделать без жертв, придется превратить мир в кладбище, чтобы смена чувствительности унесла его прочь, меньшее не заставит нас отречься, мы сильнее любим свое несчастье, чем перемены, и мы докажем это с оружием в руках, мы всегда будем следовать за теми, кто проповедует путь смерти, и мы будем горды тем, что выбрали этот путь.

Наш мир жесток, холоден, мрачен, несправедлив и методичен, его правители — либо жалкие имбецилы, либо совершенные подлецы, и ни один из них не соответствует нашему времени, все мы, от мала до велика, остались в прошлом, законность кажется немыслимой, а власть осталась только де факто — компромисс, с которым мы смирились.

Если бы мы избавились от господствующих классов от одного полюса до другого, ничего бы не поменялось, порядку, установленному пятьдесят веков назад, было бы ни холодно ни жарко, движение к смерти не остановилось бы ни на день, а торжествующим бунтарям пришлось бы унаследовать изжитые традиции и абсурдные императивы.

С фарсом покончено, пришло время трагедии, мир будет становиться всё более жестоким, холодным, мрачным и несправедливым, и, несмотря на растущий хаос, всё более методичным: более того, именно союз духа систематичности с беспорядком вернее всего характеризует этот мир, никогда еще мы не видели большей дисциплины и большего абсурда, большего расчета и больших парадоксов, наконец больше решенных проблем, но решенных в чистый убыток.

Если смысл всего заключен в смерти, можно предположить, что История, однажды начавшись, должна закончиться. Был мир и до Истории, и мы полагаем, что История, будучи живой, не претендует на вечность, и Спасение проявляется там, где прекращается История.

Ибо Метафизика существовала и до Истории, человек — первое метафизическое животное и является таковым по меньшей мере последние сто тысяч лет, с момента, когда скобки Истории открылись; когда же эти скобки закроются, человек останется один доживать свои последние дни.

Тогда и только тогда История обретет форму, а с ней и смысл, станет целой, а значит станет объектом вневременных размышлений нашего вида, но сегодня мы можем только задаваться о ней вопросами и проживать ее так, как мы проживаем наши творения, зная, что она ведет нас к погибели.

Правда в том, что мы несемся к смерти по плоскости, которая кренится всё больше, мы скользим по ней, и мы спешим, опьяненные и на всё согласные, ибо чем более мужественны люди и чем менее они боятся смерти, тем более смерть им кажется праздником, в котором заключены все смыслы их существования. Ибо нам не выкупить наши добродетели ничем, кроме холокоста.

Нам не изменить наших городов, не стерев их с лица земли, пусть даже вместе с населяющими их людьми, и настанет час, когда мы восставим этот холокост.

Тогда мы уже не сдадим назад; соревнуясь в варварстве, мы станем проповедовать хаос и смерть, а нашей жертвой станет порядок, который мы сожжем на алтаре, чтобы покончить с абсурдом, мы набьем цену стихийным бедствиям и с лихвой превзойдем их эффективность. Мы будем наказывать нежеланных детей, а тех, кто гордился своей плодовитостью, мы научим тому, что жизнь — это покушение, а не право, и что они заслуживают смерти, потому что занимают слишком много места, увеличивая уродство этого мира, изнуренного излишком людей.

Мы хотим возрождения, и поэтому мешаем о разрушении, мы хотим вновь обрести гармонию, и поэтому снаряжаем хаос орудием нашей любви, мы хотим всё восстановить, и поэтому больше не пойдем на уступки. Ибо если живущие выбирают быть насекомыми, плодящимися во мраке, в рокоте и смраде, мы должны встать у них на пути и, истребив их, спасти Человека.

Когда люди поймут, что нет иного лекарства помимо смерти, они благословят тех, кто их убивает, чтобы им не пришлось убивать себя самим. Поскольку не только наши проблемы неразрешимы, но также к тем проблемам, с которыми мы не можем справиться, без конца добавляются новые, и необходимо, чтобы яростная жажда жить, которая нас пожирает, истощилась и чтобы уныние заступило на место преступного оптимизма, который представляется мне главным позором нашего времени.

Ибо процветание богатых стран не будет длиться вечно в мире, который погружается в совершенную нищету, и поскольку слишком поздно думать о том, чтобы всё исправить, у этих стран останется один выбор: уничтожить бедных или же самим стать бедными, им не избежать хаоса и смерти, если они не решатся на самое варварское из решений.

Что бы мы ни делали, путь пролегает через кошмар, и поскольку дух, обладающий средствами, для нас закрыт, мы неизбежно последуем за Икаром в его падении или за Фаэтоном в его пропасти, я больше не верю в будущее науки, и поскольку человеческие мутации суть только двойные химеры, нашим потомкам придется отвоевывать себя у хаоса и смерти, в которых мы пропадем.