Молитвы человеческие

– Не прибьёт. И священник венчать не станет, коли узнает.

– Ох, Катя, Катенька…

Сердобольная горничная долго утешала и увещевала госпожу, но прошло не менее часа, прежде чем Оленька успокоилась, а когда она с заплаканными глазами вышла к чаю, мать удивилась:

– Оля, что, плохо спала?

Дочь потупила голову:

– Не плохо, маменька, да только страшно.

– Отчего же страшно?

– А вдруг Павел Сергеевич не тот?

Мать осердилась:

– Прекрати, Ольга. Вам бы, барышням, всё женихов перебирать, а хороший человек на дороге не валяется.

– Да откуда ж вы знаете, маменька, что он хороший?

– Люди говорят. Добрый, воспитанный.

– У него жена умерла. Заморил, значит?

Мать изумлённо глянула на дочь:

– Заморил? Кто ж тебе такое сказал? И слово нашла… – она возмущённо поправила платье: – Не заморил, сама умерла. Болезненная была.

Ольга внимательно слушала.

– А дочка его? И что же, я в мачехах ходить буду?

– И походишь! Привыкнешь, сладится, слюбится.

Но Оля едва не плакала.

– Не отдавайте меня, маменька. Я с вами поживу.

– Олечка, доченька, – вдруг смягчилась мать, – да ты хоть присмотрись, ведь не завтра свадьба. Просто глянь на него душевными глазами.

– Не могу, боюсь я его.

– Не бойся. И меня замуж выдавали, и я страху натерпелась. А потом привыкла – и вот по сей день в мире с Петром Андреевичем живу.

– Папенька добрый.

– Вот и ты доброй будь, всё и наладится.

Чуть позже, немного успокоившись, но не смирившись, Ольга прошла в сад, погуляла среди запорошенных деревьев, протоптала дорожки в снегу. Сердце её бунтовало, а мысли о женихе причиняли настоящее страдание. Ей было страшно оказаться вдруг в чужом доме, рядом с чужим человеком. Мучило опасение, что его дочь возненавидит её, а слуги станут относиться хуже, чем к прежней хозяйке. А потому неудивительно, что собственная доля казалась Оленьке очень горькой.

Вечер настал с напряжением и ещё большими страхами: все ждали жениха. Он обещался быть к обеду, но немного запаздывал, и Ольга едва не извелась. Ей хотелось спрятаться, укрыться в своей комнате, но маменька приказала надеть нарядное платье и предстать во всей красе.

Наконец, послышался лёгкий шум, и открылась дверь.

– Павел Сергеевич Нестеров, – громко объявил лакей.

И вслед за тем в залу, убранную особо к приезду гостя, вошёл лёгкой походкой худощавый, среднего роста человек, ещё молодой, весь светящийся радостью и морозной свежестью. Ольга застыла. Лишь однажды она видела жениха, в папином кабинете, и тогда тот показался ей напыщенным и важным. Сейчас же пред ней стоял другой человек.

Немного стесняясь, Павел Сергеевич сделал глубокий общий поклон и начал подходить к домочадцам, приветствуя каждого в отдельности. Раскланялся с отцом, приложился к руке маменьки, но сделал это без фамильярности, а очень чинно. К Ольге подошёл последней, улыбнулся, глянул в глаза.

– Простите за опоздание, Ольга Петровна, в присутствии задержали.

– В присутствии? И что же там?

– Ничего особенного, хотя каждому кажется, что он несёт службу государственной важности.

Оле захотелось улыбнуться.

– Вам тоже так кажется? – спросила она.

– Несомненно, и даже чаще, чем другим.

– А чем вы занимаетесь?

– С недавних пор я – советник вашего отца по некоторым вопросам.

– Да, папа говорил о вас очень хорошо.

– Благодарю. Пока незаслуженно, хотя я очень стараюсь.

Тон, которым начался разговор, понравился Ольге, да и сам Павел Сергеевич сегодня пришёлся по душе. «Будто подменили, – подумалось ей. – А впрочем, посмотрим…» И Ольга взглянула на мать. Та ответила дочери полным особого смысла ободряющим взглядом.

– А не поиграешь ли ты нам, Оленька? – вдруг попросила она, и Ольга, хоть и не любившая играть на людях, направилась к инструменту.

Она мягко, неспешно и с большим вкусом сыграла вальс Шопена, и всё время чувствовала взгляд жениха. Точно так же, как Ольга, он знал о невесте понаслышке. В дом вхож не был, лишь пару раз заехал к отцу с поручениями, но, увидев Олин портрет, долго рассматривал его, а затем почти сразу обратился к родителям с серьёзным предложением. Те не искали причин для отказа, а потому так и получилось, что Оле предстояло стать женой едва знакомого человека.

Но сейчас, на вечере, устроенном специально для них, жених и невеста могли, наконец, присмотреться друг к другу.

– Вы прекрасно играете, Ольга Петровна, – обратился Павел к Оленьке, немного смущённой аплодисментами. – Но вам не хватает уверенности. Вы берёте уроки?

– Раньше брала.

Оля могла бы сказать, что маменька посчитала образование законченным по той простой причине, что учитель обходится недёшево, но благоразумно промолчала. Однако Павел Сергеевич взглянул куда-то вдаль, а затем негромко произнёс:

– Вы могли бы продолжать заниматься, и учителя найдём, ведь это приносит вам радость.

Он не спрашивал, а словно утверждал, и Оля удивилась, как незнакомый человек точно угадал её желание играть и учиться.

– Я с удовольствием, и вы правы: музыка приносит радость.

Она помолчала немного, а затем решила коснуться очень болезненного вопроса, который волновал её. И зашла издалека:

– А ваша дочь – она тоже играет?

Павел улыбнулся: