Молли имеет право

— Не думаю, — ответила та, гоняя по тротуару камешек. — Но до чего же несправедливо! Почему мы должны жить в страхе, что Грейс накличет на нас неприятности? Только потому, что хотим бороться за свои права?

— Включая право работать не только учителем куроводства!

Всю дорогу до дома я так и размышляла о несправедливости мира. Меня впустила Мэгги, с порога объявив, что испекла ещё один лимонный пирог.

— И Дженни здесь. Зайди поздороваться, если хочешь.

— О, конечно! — воскликнула я. Дженни — это сестра Мэгги, на самом деле её зовут Джейн. Они с Мэгги сироты, что мне кажется ужасно печальным, хотя Мэгги и говорит, что уже привыкла, поскольку их родители умерли очень давно, когда обе они были ещё совсем юными. После этого Мэгги и пошла в служанки, переехав жить к нам. Дженни устроилась на кондитерскую фабрику и частенько заходит навестить Мэгги, а Мэгги время от времени ездит к сестре в выходные. Дженни мне всегда нравилась, и не только потому, что приносила обломанное или раскрошенное печенье (его она берёт на фабрике, и порой оно даже вкуснее того, что в коробке). В общем, спустившись вслед за Мэгги в кухню, я была очень рада её видеть.

— Привет, Дженни! — воскликнула я.

— Привет и тебе, юная Молли, — улыбнулась в ответ Дженни, протягивая тарелку. — Пирог будешь?

Мэгги налила мне чаю, и вскоре я уже сидела за столом с двумя сёстрами Мёрфи — это их фамилия, я тебе говорила? Кажется, я никогда особенно об этом не задумывалась, поскольку мы-то всегда зовём их по имени. Забавно, что всяческих взрослых, вроде маминых подруг или Нориной мамы, я называю мистер и миссис Как-там-их-фамилии, а Дженни, Мэгги и прочую прислугу — только по имени. Но теперь, когда я всё-таки задумалась, это кажется мне слегка грубоватым. Только представь, что я вдруг назову миссис Шеффилд Марией, — да она в жизни не позволит мне больше выгуливать Лихо. Кстати, может, стоит попробовать, когда она в следующий раз зайдёт?..

Но я отвлеклась (опять). Мы сидели за кухонным столом, я пила чай, ела очень вкусный лимонный пирог (возможно, такой же вкусный, как пироги Неллиной мамы) и расспрашивала Дженни о кондитерской фабрике. Судя по её словам, ей и другим работающим там женщинам сейчас несладко приходится.

— Мы тут узнали, что в обеденный перерыв должны накрывать для мужчин столы, — сказала она. — Но платить нам за это не будут.

Я сразу вспомнила, что Филлис говорила о Дженни.

— Но ты ведь в профсоюзе?

— Уж будь уверена, — довольно улыбнулась Дженни.

— Нечего у меня в кухне такие разговоры заводить! — проворчала Мэгги, сурово поглядев на сестру.

— Да ладно тебе, Мэгги, мы ведь до прихода Молли как раз об этом и говорили.

— Это было наедине, — возразила Мэгги, переведя взгляд на меня. — И нет, Молли, не начинай, что ты вовсе не против, — это мы уже проходили. Если наслушаешься радикальной болтовни, я отвечать не стану.

— Вот так оно и бывает, когда на чужих людей спину гнёшь, — заявила Дженни. — Думаешь, сыт-одет, крыша над головой, всё такое, а приглядишься — уже и душа с телом не твои, хозяйские. Не обижайся, Молли, не о твоих родителях речь.

— Понимаю, — кивнула я.

— Я, может, и горбачусь до седьмого пота на этой фабрике, но чуть только за ворота выйду, могу делать что хочу и говорить что хочу.

— Ну и скажи, разве тебе не повезло? — вмешалась Мэгги. — Не каждому такая чудесная работёнка прямо в руки падает. Для девушек вроде нас мест не лопатой греби, если ты не заметила.

— Ну, по крайней мере, будь ты в профсоюзе, могла бы отстаивать свои права. Или хотя бы их иметь! Слыхала небось о «прислуге за всё»: девчонки в одиночку за десятерых горничных батрачат!

И хотя мы не заставляем нашу «прислугу за всё» (то есть, понятно, Мэгги) выполнять всю работу по дому, я знала, что Дженни права. Только вспомни, как относится к слугам тётя Джозефина!

— Дженни! — воскликнула Мэгги, отчаянно кивая на меня.

— Честно говоря, — сказала я, надеясь, что это её немного успокоит, — мы с подружками как раз сегодня обсуждали, что мальчики могут заниматься чем хотят, а для девочек профессий всего ничего. В смысле, мы вроде как способны только к учительству, медицине, банковской или государственной службе. Ну или ещё рассказывать людям, как разводить кур. Всего пять!

— Пять — это для девчонок вроде тебя, — возразила Дженни. — А нас в банки не берут: либо на фабрику, либо на ферму, если ты деревенская, либо… ну, тебе лучше не знать.

Я почувствовала, что краснею. СНОВА. Я ведь до сих пор об этом даже не думала. Конечно, девушки из таких семей, как у Мэгги и Дженни, могли заниматься и чем-то другим — но обычно куда более противным и непременно куда хуже оплачиваемым, чем то, что нам предлагали монашки.

— Простите, — сказала я, потупившись. — Я вовсе не хотела никого обидеть.

Дженни тоже смутилась, словно уже сожалела о своей резкости, и обняла меня.

— Я тоже, — пробормотала она. — Не твоя вина, что мир так несправедлив.