Молодая Раневская. Это я, Фанечка...

Раньше каждый ставил что хотел, что считал нужным. Иногда конкурирующие труппы, игравшие в одном городе, договаривались о том, кто, что и когда будет ставить, чтобы не обрушивать друг другу сборы. Иногда, наоборот, ставили "под конкурента", чтобы переманить к себе публику. Но решение принимал антрепренер, или режиссер… "Проклятый царский режим", который, по утверждению большевиков, "забюрократизировал" всю страну, не додумался до театральных отделов при Министерстве просвещения и до утверждения репертуаров театрам. Прошла пьеса цензуру — ставьте на здоровье. Удивительная безалаберность!

В 1929 году Александр Таиров почувствовал, что кредит доверия, отпущенный ему Советской властью, вот-вот иссякнет. Его покровитель (можно сказать, что и приятель) Анатолий Луначарский досиживал в кресле наркома просвещения последние дни. Осенью 1929 года Луначарский был смещен с поста, который он занимал двенадцать лет, с первого дня революции, и назначен председателем Ученого комитета при ЦИК СССР[41]. Для того, чтобы читателям была ясна степень понижения в должности, можно привести такое сравнение: это все равно, что мэра города назначить директором одной из городских библиотек. Вроде бы и руководящий пост, а реальной власти ноль.

Таирову часто доставалось и при Луначарском. За буржуазность, за безыдейность, за потакание обывательским вкусам… За что ему только не доставалось.

Таиров ставил разные спектакли. Он был сторонником чистоты жанра и выбирал для постановки "чистые" комедии или "чистые" же драмы. Спектакли Камерного театра были удачными или не очень. Но ни один спектакль не был скучным. Таиров не умел ставить скучные спектакли. Стараясь произвести на зрителя максимально сильное впечатление, Таиров продумывал до мелочей не только саму постановку, но и оформление театра. Театр у него начинался "с вешалки" в прямом смысле этого выражения. "Таирова заботило создание необходимой зрительской атмосферы. Мы не могли предугадать, каким увидим театр при новой встрече на открытии сезона. Сначала зритель входил в простой обычный зал с балконом. После "Фамиры-Кифарэда" уже вестибюль расписали узорчатыми листьями, невиданными животными. Старый особняк Камерного театра стал экзотическим. А к моменту "Федры" он напоминал белую, чистую, скромную и строгую аудиторию, без балкона, завершавшуюся красивым амфитеатром…" — писал театральный критик Павел Марков[42].

Но вернемся к социалистическому учету и иссякавшему кредиту доверия. Таиров почувствовал, что ему надо изменить критерии подбора пьес для постановки, иначе театр будет закрыт. Репертуар следовало сделать более советским, по возможности сохранив его привлекательность для зрителей.

"Жирофле-Жирофля" и "День и ночь" Шарля Лекока; пьесы американского драматурга Юджина О’Нила, "Багровый остров" Михаила Булгакова, "Антигона"… Среди спектаклей Камерного театра не было ни одного мало-мальски революционного, мало-мальски социалистического. Этот "недостаток" надо было исправить как можно скорее.

"Патетическая соната" и "Оптимистическая трагедия" будут позже. Для начала Таиров остановил свой выбор на "Трехгрошовой опере" Бертольда Брехта, пьесе новой (она была написана в 1928 году) и подходящей по духу. Разница между "обличением буржуазных нравов" и "потаканием обывательским вкусам" порой столь мала, что одно легко перетекает в другое. Но не в случае с "Трехгрошовой оперой". Если уж старина Бертольд брался обличать, то обличал, как следует. К тому же в ноябре 1918 года Брехт был членом Совета рабочих и солдатских депутатов в городе Аугсбурге. Участие Брехта в революции было эпизодическим, недолгим, но все равно обеспечивало благосклонное отношение к его творчеству в Советском Союзе. Наш человек.

Во время согласования новой постановки в Театральном отделе при МОНО вдруг выяснилось, что на новую пьесу претендует еще один театр — Театр сатиры. Надо сказать, что Театру сатиры "Трехгрошовая опера" лучше подходила по профилю. Но Таиров не собирался уступать. Он велел своим художникам, братьям Владимиру и Георгию Стенбергам в срочном порядке готовить декорации к новому спектаклю, а сам принялся настойчиво объяснять театральному начальству, что пьеса Брехта как будто специально создана для "синтетического"[43] Камерного театра.

— У нас есть опыт, у нас есть имя и у нас уже готовы декорации…

"Трехгрошовую оперу" отдали Таирову. В Камерном театре она была поставлена под названием "Опера нищих". Так назывался в оригинале английский первоисточник[44], из которого почерпнул сюжет Бертольд Брехт.