Молодой Александр

Еще несколько предметов, вероятно, входили в учебную программу Миезы. Плутарх упоминает искусство врачевания, основываясь на письмах, в которых Александр помогал своим Спутникам советами по лечению[367]. Письма, на которые опирается Плутарх, могли быть фальшивками – эпистолярный жанр приукрашивал реальность и включал немало поздних текстов, формируя своеобразную традицию. То, что Александр имел некоторые познания в медицине, вполне правдоподобно. Македонский царь отвечал за здоровье своего народа как в мирное, так и в военное время, а также был прямым посредником в общении с богами-целителями. Болезни и травмы были обычным делом, и благоразумно при таких условиях знать целебные свойства некоторых растений[368]. Ранний интерес к медицине царевичу могли привить Филипп Акарнанский, врач, который с детства заботился о здоровье Александра, и Олимпиада, серьезно относившаяся к благополучию сына.

Трудно найти более подходящее место для изучения медицины, чем предгорья Вермиона. Изобилие цветов и трав сделало их фармацевтической Меккой, когда-то этот край был известен как «Сады Мидаса» – название, связанное с фригийцами, которые, как считалось, населяли этот район в далеком прошлом. Природа словно превращала в золото все, что здесь произрастало[369]. Аристотель и Теофраст, сопровождавший его в Миезу, продолжили биологические изыскания среди ботанического разнообразия предгорий: они опрашивали собирателей корней и трав, наблюдали и описывали различные виды, найденные во время прогулок по окрестностям, и могли делиться знаниями с учениками[370].

Сегодня многие растения продолжают цвести под эматийским солнцем, оставаясь «руками богов», как назвал их один античный врач, и у каждого есть множество вариантов применения, а корни сплелись с древними мифами и историей[371]. Тысячелистник (Achillea millefolium) был известен как растение Ахилла: кровоостанавливающие свойства делали его полезнейшим растением во время войны, когда надо было лечить боевые раны. Базилик душистый (Clinopodium acinos) успокаивал боли в животе, шалфей снимал лихорадку, вареный осот был полезен для почек, а железняк, или горный чай (Sideritis scardica), боролся с зимними простудами. Большая часть этих знаний о растениях сохранилась у современных жителей Северной Греции. Стены школы Аристотеля давно рухнули, но окружающий мир природы остался прежним. Несмотря на интенсивное садоводство, в этом районе продолжает жить, расти и процветать древняя мудрость.

Изучение античной литературы той опоры также продолжалось под руководством Аристотеля. Он, как и Александр, восхищался великими афинскими драматургами, считая трагедию высшим видом искусства. В Миезе был собственный театр, и драматические тексты оживали на сцене. Театр был обнаружен в 1992 году к северо-востоку от комплекса общественных зданий. Построенный в ранний эллинистический период, он был реконструирован римлянами, но находки бронзовых монет Филиппа и черепков глиняной посуды IV века до н. э. указывают на существование раннего, относительно простого сооружения – возможно, это был поросший травой холм с деревянными скамьями для публики и нехитрым пространством для представлений[372]. В ночь на последнее августовское полнолуние здесь снова ставят пьесы классиков, звучат строки Эсхила, Софокла и Еврипида, эхом разносятся по склону холма голоса актеров, тонущие в плодоносных садах.

Гомер сохранял главенствующую роль в программе обучения. Юноши к этой поре взросления должны были хорошо знать эпос, некоторые могли читать большие отрывки наизусть, и настало время задавать вопросы, обсуждать, извлекать моральные уроки. Критика Гомера имеет долгую историю, и многие интеллектуалы находили недостатки в его произведениях, ссылаясь на различные несоответствия и неправдоподобность историй, препарируя его эпос на части и доходя порой до нелепости и неуместности. В их числе критик Зоил Амфипольский, известный как «бич Гомера»; Платон, который, несмотря на глубокую любовь к стихам «Илиады» и «Одиссеи», отказал им в пребывании в своем идеальном государстве, полагая, что они собьют с толку молодежь. Аристотель, напротив, был ярым сторонником Гомера и относился к его поэмам с привычной научной строгостью[373]. Он считал, что поэзия выше критериев для других искусств, в тексте допустимы и выдумка, и фантазия, если они создают драматический эффект. Он умолял читателей учитывать контекст времени, когда были созданы поэмы, – времени, отличного от современной им эпохи. Этими доводами, изложенными в «Поэтике», Аристотель успешно отмел старые аргументы. Его подход, безусловно, нравился Александру, и существует предание, что именно от Аристотеля он получил особую рукопись «Илиады» – тот самый экземпляр, который держал под подушкой в Азии[374]. Пока Александр находился в Миезе, эпос обретал новую реальность: после недавних успехов Филиппа пошли разговоры о новой панэллинской кампании в Азии.

ЗОВ ПЕРСИИ