В тот день пошёл первый весенний дождь. В тот день я впервые по настоящему ощутил боль. В тот день я впервые поставил игру на паузу.
Глава 44
Жду тебя в кабинете. Желательно прямо сейчас.
Я необычайно тихо постучал в кабинет Холмса. Он стоял около своего кресла, рядом Стоун листала бумаги. Обе пары глаз устремились на меня.
Майкрофт сразу понял, что я рыдал полночи. Но он ничего не скажет, потому что в этом он тактичен. Усталость тяжелит мои и без того нездоровые глаза.
Рассвет неба застал меня лежащим на мокрой от слёз подушке. Я закончил читать дневник лишь к двум часам утра. Голова гудела от боли, от мыслей, от шока. Мне было не просто не по себе, я был при смерти. И я снова ощутил себя одиноким. Окончательно и бесповоротно одиноким. Настолько, что в моей сломанной голове появилась мысль, нет, маленькая искра желания позвонить дяде. Безумно и глупо по всем пунктам. Так что хорошо, что у меня нет его номера. Отчаяние и неразбериха в мыслях меня вновь запутали. Я получил ответы. Но правда оказалась хуже, чем я представлял. Моя мама погибла, потому что отец разругался с какими-то отморозками. И наша жизнь была отвратительной. Сейчас я гляжу на всё с её стороны и понимаю, что моё детство не было нормальным, как мне всегда казалось. Я не помню о чём думал в младшем возрасте, но раз слово «игра» всплывает не в первый раз, значит, для меня всё таковым и было.
— Что ты узнал? — осторожно спрашивает Майкрофт. Его взгляд направлен на дневник, что я держу.
— Ну, — я через силу усмехаюсь, чтобы не наводить депрессию. — то, что в детстве я проявлял все признаки будущего психопата-убийцы. Вот так вот.
Политик не удивлён этому, но встревожен. Стоун скрещивает руки на груди.
— Ты уникален, потому что смог избежать этого. — произносит она. Хочет меня подбодрить.
— Почти избежать…
Мне удалось заснуть на пару часов. Конечно, радужные пони мне не снились. Я видел фильм по сценарию первых записей мамы. Об их с Адамом знакомстве. Только вот вместо моего отца в церковь вошёл Джим. Его лицо, его манеры, его улыбка. Я видел, как они с мамой сидели в ресторанах, пили вино, катались на вертолёте, а я наблюдал. А потом у них был секс. Я был прикован к потолку и не мог пошевелиться. Я кричал, хотел вырваться, но не мог. Потом мама забеременела. Мне пришлось смотреть на то, как она рожала. Это был я. Джим склонился надо мной и произнёс: «Мой мальчик, мы всегда будем вместе, вечно. И я научу тебя всему, что знаю. Ведь мы одинаковы».
Меня до сих пор колошматит от этого сна. Жутко и как-то гадко. Отвратительное ощущение, будто у тебя несварение.
— Тут написано, что я ничего не чувствовал. — добавил я, поднимая глаза на Майкрофта. — Ни боли, ни сожаления… Как такое возможно? И почему, раз я был таким бесчувственным, меня так шокировала смерть мамы?
Теперь Холмс скрестил руки.
— Ты не был бесчувственным. — сказал он. — Твои чувства просто были другими.
Прямо цитата из дневника.
— Все чувства и эмоции, которые мы испытываем, — вступила в разговор Стоун. — задуманы природой с одной целью: подтолкнуть нас к действию и заставить что-то изменить в своей жизни. Твои эмоции не несли такого характера, поэтому казалось, что тебе всё равно на всё. Ты не реагировал на раздражители, потому что не верил в их реальность, в их угрозу или благодать.
— Ты ничего не помнишь, потому что у тебя наступила диссоциативная амнезия. Твой мозг заблокировал травмирующие моменты, но не чувства. Отделившись от того состояния, они стали самостоятельно развиваться. И только тогда ты начал эмоциональное развитие.
Майкрофт и Стоун звучали так, словно всё знали уже миллион лет назад. Но я понимал, что они давно начали работу надо мной и тоже хотели разобраться.
Диссоциативная амнезия? Звучит как что-то, что со мной случилось, когда я узнал, что Джим преступник и что он мой дядя. Снова же травма была прикрыта тряпочкой, словно кошачье дерьмо. Как умно, мозг.
— Но это не объясняет почему смерть мамы спровоцировала эту амнезию. — сказал я, делая шаги вправо и влево.
— Ну, видимо, это первая смерть, с которой ты столкнулся в реальной жизни. — предположил Холмс.
Я покачал головой.
— Я сам убивал животных. — произнести это оказалось сложно. — Вроде как убивал. — я тяжело вздохнул. — И видел, судя по записям, как убили человека.
— В каком возрасте всё это произошло? — тогда спросила Стоун.
Я открыл дневник, чтобы быть точным.
— Животные примерно в пять-семь лет, а человек… в девять. — я оторвал глаза от дневника, ожидая каких-то идей от старших.
Пять лет самый возраст для маленьких психопатов. Какой ужас.
— Нельзя опираться на характеристику психопатии. — подняла вверх ладонь Стоун. — Здесь не совсем тот случай. У Эдварда не было ярко выраженного кондуктивного расстройства. А значит, место для адекватной оценки оставалось.
— Эдвард, — вдруг произнёс Майкрофт, покосившись на психолога. — думаю, пора показать тебе. — он подошёл к столу и взял лист бумаги, с которым возилась Стоун. — Пришли результаты теста.
Я втянул воздух, ощущая, как волнение током бежит по телу.