Читаем Молодой Бояркин полностью

зиял основательный провал. Никаким уговорам Николай, конечно же, не поддался бы, но ему

хотелось последний раз испытать свою позицию. Среди преподавателей был молодой

чернявый аспирант-историк с тонкими усиками и толстыми губами. Он тоже служил когда-то

в морских погранвойсках и с Бояркиным они сошлись особенно. Вот с ним-то было бы

полезно перемолвиться сейчас, но в присутствии коллег историк держался слишком "по-

преподавательски".

Слегка волнуясь, Николай простоял еще минут пять в этих знакомых стенах, потом

взглянул на часы и заспешил в буфет, но, спустившись на первый этаж, он не пошел на

привычный тихий шум и звяканье стаканов, а решил, что лучше перекусит где-нибудь в

городской столовой; видеть сокурсников и знакомых было уже нелегко.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

По дороге к Никите Артемьевичу Бояркин вспомнил, что однажды он уже ехал к нему

вот так же с чемоданом. Тогда он еще заблудился в городе, да и, вообще, в ту осень он просто

утонул в океане безликих, как ему казалось, людей. Теперь они безликими ему не казались,

потому что и сам он приобрел свое лицо. Даже сейчас, оттолкнувшись от берега и никуда не

пристав, он ощущал себя самостоятельным и надежным. В друге он хотел теперь видеть не

столько опору, сколько "созвучие". "Наиболее благоприятным и полным может быть только

общение мужчины и женщины, поскольку природа дала им различные взгляды и ощущения –

так сформулировал он это "созвучие" в дневнике. – Гармония мужской личности невозможна

без связи с женской".

На дядину квартиру Бояркин приехал вечером. Дверь ему открыл сам Никита

Артемьевич. В узкой прихожей им стало тесно, потому что у Николая был большой чемодан

с книгами и пухлая сумка с вещами. Дядя отступил назад, рассматривая племянника.

– Здравствуйте, – сказал Николай, для экономии места пытаясь взгромоздить сумку на

чемодан.

– Здорово, племяш, – как-то разочарованно сказал дядя и ушел на кухню.

Николай долго старательно шаркал ногами, пока не сообразил, что туфли все равно

нужно снять. Судя по тому, как быстро открыли ему дверь, как тут же нетерпеливо выглянули

из-за дядиной спины Олюшка и Генка, здесь кого-то ждали, но только не его. Во время учебы

в институте Николай бывал у них не часто, но семейную атмосферу знал хорошо.

Жизнь Никиты Артемьевича за почти четыре года изменилась только внешними

приметами. Сильно вытянулись дети от первой жены, а Андрюшке, сыну от второй,

исполнилось три с половиной года. За это время вместо "Запорожца" дядя приобрел "Волгу"

и гараж у самого дома. Пропорционально этим изменениям возросло и дядино самомнение.

Никита Артемьевич вообще умел гордиться всем, чем только было возможно. Племянником

он тоже гордился, и если с кем-то знакомил, то обязательно сообщал его почетный титул –

"студент".

Сейчас дядя был отчего-то сильно не в духе, а Николаю предстояло сообщить, что он

уже не "студент". Бояркин прошел за ним на кухню, обставленную шкафами молочного

цвета, и сел на табуретку в свой привычный уголок.

Николай Артемьевич, никогда не пивший без причины, сразу же извлек из

холодильника бутылку вина и равнодушно предложил:

– Ну, выкладывай…

Бояркин сразу напрямик сказал главное и начал сбивчиво докладывать о выгодах

самообразования, о скудности институтской жизни для созревания личности…

– Ну, хватит, – прервал его дядя, – ты мне мозги не пудри – они у меня и так того…

Скажи прямо – в чем дело?

– Если прямо, – сказал Бояркин, спохватившись, что напрасно заехал он в высшие

материи, – то надоело мне, такому лбу, жить несерьезно, с родителей тянуть. Пора на ноги

становиться… Да и к чему эта учеба? Ты же знаешь, кто сколько получает. К вам я ненадолго

– пока не устроюсь на работу и не выпрошу место в общежитии.

– Да ничего, оставайся, теперь не стеснишь, – задумчиво сказал дядя, автоматически

принимая новое, подходящее ему объяснение.

Ничто его особенно не удивило. Он спокойно посоветовал, как лучше успокоить

родителей, где выгоднее работать, чтобы скорее получить квартиру.

– Или вот еще вариант, – сказал дядя, на минуту оживившись, – тут соседка одна… Год

как вселилась. Чуть тебя постарше. Работает учительницей. Красавица! Познакомься…

Квартира, правда, однокомнатная, но не общежитие же…

– В этом подъезде только одна такая квартира, – вспомнил Николай, – Но когда я

учился в ГПТУ, то в ней жил дядя Федя. А он сейчас где?

– А-а, так ты и не знал… На кладбище теперь дядя Федя. Сгорел от водки…

– От водки! Вот так-так. Да он же капли не брал…

Некоторое время сидели молча.

– А ведь какой мужик был, – добавил Николай. – Нет, не могу поверить. Как-то уж

совсем нелогично. Неужели так бывает?

– Да бывает, видно, – сказал дядя. – Вот и у нас с Анной… Тоже, как ты говоришь,

нелогично… Ушла она к какому-то командированному. Вот так… Андрюшку к своей матери

увезла.

Дядя опустил голову, сжался, словно прищемил внутри себя что-то острое.

– Эх, да мне Андрюшку больше всего жалко-то, – добавил он. – Приеду обедать, а он

залезет в кабину и пыхтит там чего-то, тарахтит, рычаги дергает…

У дяди в голосе что-то оборвалось, и он отвернулся.

– И ничего уже не сделаешь? – спросил племянник.

– Ничего… А чего еще?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Хмель
Хмель

Роман «Хмель» – первая часть знаменитой трилогии «Сказания о людях тайги», прославившей имя русского советского писателя Алексея Черкасова. Созданию романа предшествовала удивительная история: загадочное письмо, полученное Черкасовым в 1941 г., «написанное с буквой ять, с фитой, ижицей, прямым, окаменелым почерком», послужило поводом для знакомства с лично видевшей Наполеона 136-летней бабушкой Ефимией. Ее рассказы легли в основу сюжета первой книги «Сказаний».В глубине Сибири обосновалась старообрядческая община старца Филарета, куда волею случая попадает мичман Лопарев – бежавший с каторги участник восстания декабристов. В общине царят суровые законы, и жизнь здесь по плечу лишь сильным духом…Годы идут, сменяются поколения, и вот уже на фоне исторических катаклизмов начала XX в. проживают свои судьбы потомки героев первой части романа. Унаследовав фамильные черты, многие из них утратили память рода…

Алексей Тимофеевич Черкасов , Николай Алексеевич Ивеншев

Проза / Историческая проза / Классическая проза ХX века / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Лолита
Лолита

В 1955 году увидела свет «Лолита» – третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты Лужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, можно уверенно сказать, что это – книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».Настоящее издание книги можно считать по-своему уникальным: в нем впервые восстанавливается фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века