Молодой Бояркин

– И чего ты все страдаешь, – начал рассуждать Петр Михайлович. – Не пропадает твое

время – у тебя же сын растет…

– Так в том-то ведь и дело! А из сына кого я рощу? Такого же байбака, как я сам?!

Борис замолчал, уставясь в окно на эстакаду с трубами.

– Нет. Не терплю рядом с собой серых рож, – сказал Федоськин.– Давай-ка я тебя

растормошу. Сбрось, сбрось это ненужное напряжение. Утю-тю-тю-тю-тю…

Он сунулся к нему со своей "козой" из двух пальцев.

– Ой, да уйди ты… – взмолился Ларионов.

– Не уйду. Зачем ты так серьезно думаешь? – На то и голова, чтобы думать.

– А что толку? Думать – это лишнее. Напридумывали всяких теорий: теория

вероятности, теория относительности. Эйнштейн говорил, что где-то пространство

расширяется. Ну и что? Вот если бы он у меня в квартире пространство расширил, тогда бы я

еще пожал ему руку.

– Ну, этого парня опять понесло, – криво усмехнувшись, сказал Борис.

– Может быть, бутылочку после работы? – делая новый ход, предложил Федоськин.

– Да отцепись ты, змей! Ты мне и без бутылочки надоел.

После смены, переодеваясь в чистое, Борис почувствовал какую-то особенную

душевную усталость. Он давно понимал бессмысленность своей жизни, но сегодня это

резануло так, что горечь выплеснулась наружу.

До службы Борис Ларионов пытался поступить в сельскохозяйственный институт, но,

прослужив два года в городе, о сельской жизни перестал и думать. Демобилизовавшись,

окончил краткие курсы и стал работать монтажником. Первым его объектом оказалась

десятимиллионка, на которой он и остался обслуживать те же насосы, которые монтировал.

Это показалось спокойней, давало много свободного времени. И вот с тех пор все пошло как

по кругу. .

Больше всего Ларионов боялся со временем уподобиться Петру Михайловичу

Шапкину, утверждающему, что за сорок пять лет своей жизни он не сделал ни одной ошибки,

хотя ему приходилось бывать в жутких передрягах. В бригаде посмеивались над его

"жуткими передрягами" как раз потому, что слишком верили в его безошибочность. За долгие

годы основное действие, производимое им на установке, было корректировка

технологического режима, подгонка его под необходимый шаблон. Зная свою жизнь с такой

же точностью, как заданные параметры на восемь часов вахты, он с профессиональным

чутьем предвидел в ней все возможные неувязки и вовремя реагировал, отводил их, как ветки

от лица, когда идешь по лесу. Работал он всегда исправно и всегда на одном месте. Жену

избрал точно, не перебирая женщин. Детей выучил. Всю жизнь ездил на одном трамвае по

одному маршруту, ходил в одни и те же магазины, в один и тот же кинотеатр; и, наверное,

если бы человеку было суждено умирать несколько раз, то и хоронить приказал бы себя в

одну и ту же яму. Сама его жизнь походила на жизнь городского трамвая с набором четко

расписанных маршрутов, движение по которым доставляло Шапкину какое-то механическое,

"структурное" удовольствие, вот этой-то структурной жизни, самим ее каркасом, а не соком и

жил Шапкин. Даже, например, в кинотеатре его больше радовал не сам фильм, сколько сам

факт запланированного посещения. Понятно, что и суждения о людях сводились у него к

одному образцу. "Вот ты, Борис, думаешь, что Федоськин действительно такой спокойный?

Не-е, это только с виду. А так-то…" Не обошел он и новенького Бояркина. "Вот ты, Борис,

думаешь, что если твой машинист постоянно читает, так он начитанный? Не-е, это только

кажется. Вы как-то кроссворд отгадывали, так он немного отгадал". Слушая его, Ларионову

всегда хотелось сказать: "Вот ты, Петр Михайлович, думаешь про себя, что ты такой

безгрешный? Не-е, это лишь снаружи. А внутри-то у тебя постоянное желание обгадить кого-

нибудь, а самому вылупиться за счет этого". Недавно Шапкин поделился с Ларионовым

своей заботой – принес внучке собачонку, а собачонка через два дня схватила ее за пальчик и

стала не нужна. Петру Михайловичу пришлось вынести собачонку во двор, ударить головой

о мусорный ящик и бросить на пакеты из-под молока. А на другое утро внучка опять собачку

просит. Вот что с ней, такой непутевой, делать? Придется другого щенка покупать, да уж,

наверное, теперь подешевле. Как посоветуешь, покупать или нет? "Купи", – сказал ему тогда

Ларионов и подумал про себя: "Чурбан". "Вот и я стану когда-нибудь чурбаном", – не раз

приходила ему сегодня одна и та же мысль.

И обычное ожидание нефтекомбинатовского автобуса, который должен был увезти с

установки, не радовало сегодня Ларионова. Все стало безразличным, как при болезни. И

работа показалась скучной, и домой к своей Маргарите не тянуло. Конечно, его фотография

на доске Почета уже пожелтела от времени, и звание "лучший по профессии" у него

постоянное, но ведь ему-то самому понятно, что это нужно лишь как необходимое условие

для получения квартиры. Но вот получит он квартиру, переедут туда – и что же, у него

начнется новая жизнь? Или, может быть, медовый месяц с Маргаритой начнется?

Борис познакомился с ней в первый же год работы на нефтекомбинате. Маргарита

жила в соседнем женском общежитии. Вначале она была тонкой и красивой, но, изменяясь в